6–12 ноября

1 392        1       

1 392    1   

Текст: Вера ТрахтенбергФото: Вера Трахтенберг, Андрей Сапрыкин

«Выставка в кустах» Артёма Голощапова и Максима Медведева — своеобразная интервенция в лесополосу, прилегающую к железной дороге в районе Марфино, недалеко от метро «Фонвизинская». Её мотивом стала попытка избавления от кураторского и институционального надзора и невозможность для многих участников экспонироваться в этих самых институциях. Сами организаторы позиционируют свой проект как способ обретения собственного художественного языка и голоса после опыта обучения в арт-школе, где правила диктуют мастера.

Действительно, получив образование, многие молодые художники оказываются не у дел: привычка выполнять определенные задания и укладываться в рамки институциональной политики не имеет ничего общего с реальной жизнью арт-сообщества, и перед автором встает стена из закрытых дверей и вопрос «что с этим делать».

К участию в первой выставке «В кустах» были приглашены друзья Артёма и Максима, среди которых как известные молодые художники, так и аутсайдеры, не имеющие никакого отношения к художественной тусовке: Антон Астахов, Вероника Актанова, Дарья Барыбина, Павел Воликов, Марджери Моргенштерн, Ульяна Подкорытова, Анастасия Пожидаева, Екатерина Полякова, Алексей Смолянников, Дарья Трофимова, Виктория Чернявская. Основными зрителями стали местные бездомные, жители близлежащего района и случайные прохожие. Часть работ была разрушена уже в первые недели после открытия, например, «Шаверма ‘Надежда’», созданная Викторией Чернявской и представлявшая собой деревянную палатку с вывеской, была пущена кем-то на дрова для костра, а транспарант-растяжка, отсылающий к работе арт-группы «Коллективные действия», исчез в неизвестном направлении. Ребята считают анонимный вандализм частью художественного процесса, подчёркивая, что в существующих условиях никто не может нести ответственность за сохранность работ. На месте уничтоженных или похищенных объектов появились фотографии работ с пометкой «УТРАТА».

Несмотря на попытку абстрагироваться от практического и дискурсивного институционального бремени, многие работы остаются в рефлексивном поле современного искусства: так, Артём Голощапов создал блестящую одноименную отсылку к инсталляции Трейси Эмин «Моя кровать», водрузив на сцементированные матрасы каркас-балдахин из веток, а Ульяна Подкорытова вспомнила школьные уроки русского языка, сделав граффити на стене гаража под названием «Утром Послал Родина». Дополнением выставки стал ироничный онлайн-путеводитель: фотографии экспозиции с отмеченными в приложении maps.me координатами местонахождения были выложены в открытый доступ, но изображения самих работ были «заблерены», как фотографии «закладок» с запрещенными веществами на ликвидированном в 2017 году сегменте даркнета RAMP (Russian Аnonymous Marketplace). И действительно, зритель в конце концов находит одну из работ, которая является муляжом вытолкнутого на поверхность гигантского клада, обмотанного синей изолентой.

Кстати, по следам выставки Артём и Максим обещают в скором времени открыть «В кустах» арт-резиденцию и начать приём заявок.

1 392    1   

«Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны», — это знаменитое выражение, кажется, помогло организаторам выставки, которую PERMM при поддержке ряда других галерей и музеев готовил вместе с Гёте-институтом, увязать в рамках экспозиции колоссальные темы столетия Октябрьской революции и света и энергии как таковых. Оно стало отправной точкой для размышлений о том, как революционные преобразования вековой давности повлияли на всё мировое искусство и на жизнь как таковую. Курировать проект арт-директор PERMM Наиля Аллахвердиева пригласила Валентина Дьяконова — он выстроил гармоничную трёхъярусную конструкцию, в основание которой легла золотая спираль.

Точнее говоря, спиралевидно закрученные столы с документацией — часть проекта «Агентства сингулярных исследований» (Анна Титова, Стас Шурипа). В рамках инсталляции «Парк “Дистопия”» они представили конспирологический проект, и вполне убедительно — с помощью архивных документов, фотографий, макетов-реконструкций и видеозаписей — доказали, что Москва более 60 лет назад была стёрта с лица Земли огромным метеоритом, а её имитацию возвели в нескольких сотнях километров от места трагедии. На этом же этаже, раскрывающем катастрофические аспекты модернизации, влекущие за собой травматический слом традиционных укладов, представлена и другая иллюстрация катастрофы. Она более понятна в локальном контексте, поскольку сделана Анной Андржиевской, художницей из Перми. Инсталляция, которая представляет собой непрерывно затапливаемый аквариум с маленькими хрупкими домами на дне, посвящена пермским сёлам и деревням, ушедшим под воду в результате постройки Камской ГЭС.

Второй ярус конструкции посвящён взаимодействию информации, тела и света, третий — свету и политической истории. Ключевые работы второго этажа также работают или с альтернативной реальностью (в своём старом известном проекте Комар и Меламид предлагают поставить ментальный эксперимент, заменив надпись на Мавзолее бегущей строкой с любым содержанием), или с альтернативным пространством (немецкий художник Миша Кубалль воссоздал инсталляцию 1995 года spacespeechspeed — галлюцинаторную вселенную с мелькающими буквами, вынести пребывание в которой может только человек с идеальным вестибулярным аппаратом). На экскурсии Дьяконов подчёркивал двойную природу этой работы: с одной стороны, чистый техноген, с другой — объект, пронизанный мистикой и восточной философией.

На третьем этаже центральное место также занимают две работы: это триптих Ивана Чуйкова (его участие в «политическом» коннекте забавно опосредовано: триптих фигурировал в сериале «Спящие») и скульптура Валерия Кошлякова «Маяк». Если не знать локальную историю «Маяка» (многократно увеличенный, он должен был украсить набережную Перми, но в связи со свёртыванием «культурной революции» этого так и не произошло), трудно понять, почему он расположен именно в «политическом» зале. Однако именно он становится финальным объектом экскурсионного маршрута и логическим завершением всей экспозиции. По словам Дьяконова, на каждом этаже присутствуют «символические алхимические формы, складывающиеся в некий образ философского камня».

«Маяк» становится такой формой наравне со спиралью «Дистопии» и «Мавзолеем» Комара и Меламида. Выдавая этот метафизический стержень выставки за оммаж Мише Кубаллю, он, пожалуй, немного упрощает (что закономерно: алхимики никогда не разговаривают с профанами на том же языке, на каком посвящённые общаются между собой). Понятно, что истинный функционал у него другой: скрепить возведённую внутри PERMM трёхъярусную башню, чтобы её не разметало в клочья под воздействием собственного потенциала, заряженного самыми энергоёмкими темами, от света и электричества до политики и революции. Непонятно, в какой степени это заслуга алхимии и мистицизма, но башня действительно кажется устойчивой.

1 392    1   

Текст: Катя ИвановаФото: Непроизвольное телевидение

Целый год мы наблюдали обращения к теме 100-летней годовщины Октябрьской революции. Казалось, всё это должно привести к какому-то грандиозному событию в сам день юбилея, и событие это обязательно должно было произойти на Дворцовой площади. Но участники Фем/Баттл-пьесы (Сергей Акимов, Лена Волк, Анастасия Вепрева, Антон Командиров, Роман Осминкин, Олеся Панова, Джон Платт, Анна Терешкина, Илья Фирдман, Марина Шамова, Мария Яковлева) не встретили там никакой конкуренции. «Чё делать, Йоу?» таким образом целиком оккупировала эту символическую пространственно-временную точку, став главным художественным событием, посвящённым революции в Петербурге (что косвенно подтверждается публикацией о фем/баттле в газетке Metro (!) — самой читаемой в городе).

Фем/баттл-пьеса «о забытой революции и утраченной солидарности» подчёркивает важность обращения к Чернышевскому, также напоминая о забытом феминистском характере Октябрьской революции. Форма выражения, как и у автора оригинала, — наиболее доступная «простому читателю»: роман сменяется рэп-баттлом, одновременно обращаясь к практикам площадных театров. Каждый из восьми туров баттла — это конкретный конфликт, имеющий два измерения — романное, в котором говорят персонажи Чернышевского, и актуальное, где героями становятся сами исполнители. С формой баттла пьесу объединяет и то, что исполнители сами выбирали себе героев и писали для них тексты: яростные феминистские выпады Верочки – Анны Терешкиной в баттле с Марьей Алексеевной, и её же, уже в роли Бозио, насмешки над Верой Павловной, не решающейся уйти от нелюбимого Лопухова («Еще лет пять ты можешь пострадать/ Потом родить детей и охуеть/ Потом еще лет десять потупить/ Потом спокойно можешь умирать») или представление Мариной Шамовой «теоретического разговора» в баттле между Лопуховым и Кирсановым (заканчивающегося в романе фразой «А что, мы с тобою никогда не целовались, может быть, теперь и есть у тебя охота?») как интуиции Чернышевского относительно невозможности гомофобии в утопическом будущем. Сами баттлы замкнуты в театрализованную рамку и наполнены перформативными элементами, среди которых и вознесение Рахметова на гвоздях и поцелуй Кирсанова с Лопуховым.

К концу действие неизбежно перешло в наступление — всеобщее шествие в сторону Зимнего. Однако когда колонна за фиолетовым банером с черной кошкой и надписью «Хочу есть», нестройно распевающая «Варшавянку» и пытаясь ответить на вопрос, с кем же нужно вступить в бой, чтобы приблизить светлое будущее, сама приблизилась к воротам дворца, Роман Сергеевич Осминкин, предводитель шествия, колонну остановил и резонно заметил, что брать Зимний сегодня, пожалуй, особого смысла не имеет, потому что это музей Эрмитаж. Реэнактмент не произошёл, катарсис был отвергнут как ложный — чтобы, конечно, совершиться впоследствии в душе каждого зрителя.

Баттл также состоялся 11 ноября в рамках выставки «A Romance with Revolution /Роман с революцией» на Пушкинской-10 (Санкт-Петербург)

1 392    1   

Текст: Сергей БабкинФото: Арнольд Вебер

Кураторы групповых выставок в Москве часто не любят мелочиться и предпочитают в своих проектах говорить о понятиях настолько широких, что темой это уже назвать сложно. Больше это похоже на пропасть: «не-место», «объект», мммм…. «смерть»? Открывайте словарь терминов философии и смело выбирайте! Это и случай выставки «Боюсь», которая построена вокруг исследования опыта страха. К счастью, судя по кураторскому тексту, торжественно возложенному на массивную черную кафедру, кураторы «Боюсь» все-таки пусть немного, но сузили спектр предложенных троп изучения страха, сконцентрировавшись на понятии Unheimlich, хотя и оставив за скобками разрез «Зловещей долины».

Пространство Solyanka VPA, в котором зритель опускается всё ниже и ниже среди выкрашенных в черный стен и неуютных коммуникаций, могло бы щедро поделиться с кураторами подсказкой об экспозиционном решении выставки. В узких залах и лестницах заложен драматический потенциал хоррор-фильма, и правильно расположив в пространстве работы с выставки, кураторы могли бы отправить зрителя в путешествие по зловещему. Но нет: по телу пробегает неуютное ощущение, что был использован экспозиционный принцип «куда влезло».

Но выставке повезло. Во-первых, некоторые художники явно хорошо понимают социальные механизмы страха, так что уходя в личные истории они при этом остаются в зоне shared чувственности. Это касается, например, Анны Ротаенко. (Здесь можно посмотреть видео с ней на другой выставке). Её инсталляция состоит из гладкого «спортивного» материала с напечатанной черным по чёрному, кажется, историей взросления и «адидасовскими» лампасами по бокам. Эта «штора» свисает с потолка и прячет в изгибе колонку, которая производит басы, заставляющие материал пульсировать. Художница умело интерпретирует дискомфорт подвижных границ. Невозможность их определить порождает отвращение. Тело человека перерождено в некую аватару непривычной формы: оно уплощено, оно будто само выдавило из себя текст, полностью опространствливая БИО-графию, за исключением сердцебиения колонки, фальшью, пустой репрезентацией жизни, лишь отбивающей ритм, издевательски пародируя человеческое.

Во-вторых, выставке помогает несколько достаточно тонких экспозиционных решений, часто выраженных в правильных «соседствах». Это часть выставка с работой Марии Сумниной о поисках места, где была сделана фотография с акции КД, с жутковатыми отсылками к «Музыке согласия» и расположенное над проходом в следующий зал видео «Провмызы» со странно дергающимися девочками. А рядом с работой Анны Ротаенко — другое исчезнувшее тело. В работе Дианы Мачулиной фотография надписи на мраморной стене соседствует с кадрированным и увеличенным элементом этой фотографии, на котором видны царапины на стене, будто в отчаянии выщербленные невидимым лирическим героем.

Если бы кураторы занялись чуть более продуманным экспозиционным «шаффлингом» с другими работами (тем более что выставка состоит только из готовых произведений), то многие сильные работы, как видео Михаила Максимова, работа Марии Колиной-Перес, инсталляция Александра Образумова и, конечно, фотографии Сергея Браткова, могли бы создать некое драматическое напряжение, от чего выиграли бы и сами работы, и выставка в целом.