Открытия недели: 30 января – 5 февраля

962        3       

962    3   

Текст: Саша ШестаковаФото: Татьяна Сушенкова, Елена Ищенко

На длинной серой стене в четыре ряда развешаны светлые матовые листы с нарисованными на них красной тушью абстрактными формами. Некоторые полностью заполнены красными линиями, на других – только пара пересекающихся лучей.

«Смотри, товарищ, вот красная звезда» начинается с неудачи, с множества проваленных попыток нарисовать одной линией самый растиражированный советский символ. В логике мира, где возможно лишь одно идеологически верное изображение, повторяющиеся «неудачи» Натальи Зинцовой могут считаться ошибками. Вместо соответствия идеологически заряженными образам, художница подчиняется материалу: не столько она сама ведёт кисточку с красной тушью, сколько то, как ложится тушь управляет направлением движения руки художницы. Мир работы Зинцовой не знает, как должна выглядеть социалистическая звезда, он знает лишь об отношениях краски и бумаги. Из законов этого мира следует нарушение последовательности одинаковых белых листов включением полупрозрачной кальки: по ней лучше течёт красная краска.

В других работах художницы уже проявлялось её внимание к ошибкам и недостаткам. Соединённые деревянные часы одновременно показывали разное время, на одном из четырёх циферблатов не было стрелок («Навигатор»). В «Часовых»
Наталья Зинцова. Часовые. 2011. Старый часы, оловянные солдатики — часовой механизм лишался своей оболочки. В «Где Саша?»  у вешалки не хватало верхней части, а в столе из «Чувства воды» не было ящика, он был восстановлен художницей. Каждый раз благодаря отсутствию элементов, значимых для привычного нам мира, вещи меняли свое значение и становились элементами других миров. Нижние части «Колонн»  когда-то были ножками кроватей, в работах Натальи Зинцовой, дополненные деревянными уходящими вверх лучами, они превращались в руины неизвестных храмов или форумов. Внимание к несовершенствам и недостаткам делает работы Натальи Зинцовой по-настоящему политическими. Ведь в реальности, где любые различия легко становятся поводом для ненависти, именно внимание к несовершенствам может стать политическим жестом.

962    3   

Текст: Ольга ДанилкинаФото: Ксения Белолуцкая, Ольга Данилкина

Однодневная выставка Сергея Лоцманова носила независимый характер, что стало частью художественного жеста — художник на несколько часов снял зал для презентаций в коворкинге, собрал там выставку, провёл вернисаж, по истечении обусловленных часов собрал всё обратно и увёз. Зал для презентаций — далеко не «белый куб»: за ним стоит дух корпоративной картины мира, этика стремительных стартапов и энергия just do it. Избыточность, которая пронизывает сегодняшнюю повседневность потребления, распространяется и на то, как работают образы, — одна из ключевых тем в практике Лоцманова. Эти образцы компактны, мобильны и многочисленны — кстати, и сама выставка на пару часов предполагает изрядную «компактность» физических объектов, задействованных в произведении, и мобильность самого художника-логиста.

«Голубой цветок» — на немецком die blauе Blume, от которого в русском пошло выражение «голубая мечта», восходит к незаконченному роману Новалиса «Генрих фон Офтердинген» (1800), в котором описываются мистические путешествия-сновидения главного героя, ищущего голубой цветок. Позже «голубой цветок» становится символом романтизма с его волей к несбыточному, кочует по ландшафтам культуры, обрастая сетью ссылок и значений: даёт имя студенческому движению 1968 года в Германии и пускает корни в массовой культуре — в «Твин Пикс» Дэвида Линча и блокбастере «Бэтман: начало». Подобная жизнь образа может быть рассмотрена как ключ к проекту Лоцманова: «произведение искусства с открытым кодом», как обозначает его в тексте к выставке сам художник.

На длинном столе в зале разложены конверты с раздаточным материалом: набор открыток, диск и карта памяти. На конверте можно прочитать слово symbolon, а погуглив узнать, что этот предшественник современного «символ» в Древней Греции был именем глиняных табличек, которые раскалывались пополам, когда странник покидал родной город, чтобы одну часть дать ему, а другую — тому, кто остается, а затем, спустя много лет, опознать по ним друг друга. Поисковая машина выдает ещё одну опцию: город Симболум, сегодня — Балаклава, располагается в юго-западной части Крыма. Здесь же на столе лежит схема для вышивания со свадебным поздравлением на украинском языке, на ней — бумажные кораблики из квитанций Western Union, за ней — история о попытке сделать перевод из России в Украину размером в $6, встретившей сопротивление системы «в целях обеспечения безопасности». Письмо электричества океану; бумажный лист с размытым изображением — результат двойной печати по обычному А4 сначала фактуры крафтовой бумаги, а затем размытого в фотошопе рисунка; цветик-семицветик; счастливое число семь и его научная легитимация здесь же — расчёт совпадений цифр игральных костей по теории вероятности; камень, из которого ваяют монументы, и многое другое. Танцы образов продолжаются и в материале на электронных носителях, где текст и десятки найденных изображений.

Смыслы множатся — то собираются, то распадаются вновь, в зависимости от угла смотрящего и его вмешательства в механику «кода». Джон Робертс обращается к «голубому цветку» Новалиса, интерпретируя диалог в романе о природе сна и знания, проводником которого сон становится, как предвосхищение критики образности в XX веке, «для которой жизнь-с (образом) как средство поиска и производства значения противостоит умению интерпретировать и выносить суждение». Он описывает ситуацию произведения искусства сегодня как конфликт между потребностью в рыночной социализации — а значит, вовлечения в бесконечную циркуляцию образов как «партикуляристских объектов потребления», которые не претендуют на «истину»«образ натурализуется в качестве простого шаблона для субъектной проекции или фактографических данных, тем самым вытесняя дискурсивные функции символического», и требования собственной автономии, которая продиктована связкой искусства с «универсальным благом коллективной солидарности». Последнее формирует постоянную потребность в «производстве идеального сообщества для искусства».[1]Робертс Дж. Политэкономия образа // Judgment Day, или Проблема эстетического суждения. — М.: Институт проблем современного искусства, 2013. С. 154– 173

«Голубой цветок» Лоцманова — проект, в котором осуществляется попытка логистики подобного производства сообщества: упорядоченная сеть знаков не выбрасывается в просторы анонимной сети, но собирается в ограниченное пространство и время, куда зритель(и) приглашается к физическому присутствию, а произведение становится действием (вероятно, коллективным, какие бы смысловые связки эта фраза здесь ни прокладывала). Правомерно ли использовать в отношении к этому действию категории результата и её успешности? Корпоративная обстановка располагает об этом подумать, но торопиться с выводами автор текста не видит необходимым.

962    3   

Текст: Анастасия ВепреваФото: фестиваль «Инверсия»

Фокус первого международного аудиовизуального фестиваля «Инверсия» был на «изменении восприятия обществом вечной мерзлоты, темноты и географической изоляции». Приглашенные участники должны были «взаимодействовать с пространством города, чтобы показать обратную сторону полярной ночи как новой возможности для света, но не мрачного конца». По факту фестиваль состоял из музыкальной и визуальной частей, прошедших на разных площадках города.

С норвежской стороны визуальную часть фестиваля представлял режиссер и музыкант Карл Стормер, показавший в местном кинотеатре фильм-одиссею про субкультуру сноубординга в стилистике раннего MTV, где кинопроекция дополнялась живым хардкор концертом. Вторым норвежским участником стала независимая студенческая галерея Snerk при Академии искусств в Тромсё и связанный с ней художник Виктор Педерссен, работающий с концепциями истины и фикшена в интернете, а также осмысляющий проблемы миноритарной саамской идентичности.
С российской стороны участвовали довольно известные художники медиаарта — технологические романтики: Дмитрий ::vtol:: Морозов (он экспонировал двух аттрактивных роботов в галерее«Ч9»), группа Stain и Александр Синица (Tundra) (показали интерактивные и алгоритмические инсталляциями) и Ильдар Якубов (рассказал о своих практиках в формате воркшопа).

Чтобы показать «новые возможности света» на фестиваль привезли множество участников из разных географических точек. Но метафора света была исполнена буквально: он был похож на дивный сон, по утру распадающийся на невосстановимые обломки. Технологическое так и осталось непознанным и пугающим, абстрактным и безучастным к окружающей действительности — за исключением буквально нескольких проектов. Свет был показан декоративно и лишён всякой рефлексии: вопрос о том, как сделать, чтобы возможности для этого света постоянно воспроизводились, а не исполнялись разово и на норвежские деньги, вовсе не был поднят. Все сверхтехнологичные роботы демонтировались, световые лампы выключились, провода смотались и уехали, погрузив город в очередной блекаут.