Граница без границ

1 019        1       

Работа Кати Исаевой, 2016

Темы некоторых выставок формулируются так, будто темы вовсе нет. Для этого не обязательны туманные формулировки, знакомые по названиям мировых и локальных биеннале. Тема «граница» — она же название международного выставочного проекта, организованного Гёте-Институтом в Москве, — также грозит раствориться в облаке вариаций и толкований одного, казалось бы, емкого понятия. Принимая во внимание резонанс, который эта проблема вызывает в мире сегодня.

Граница, о которой идёт речь на выставке, в первую очередь, граница между Востоком и Западом, которые со времен Эдварда Саида и Сэмюэла Хантингтона понимаются в терминах не географии, но политики и идеологии. Более прицельно — граница между Европой и всем, что по разным причинам к ней не относится, стремится в её пределы или не желает к ней принадлежать. В этом смысле показательна работа Станислава Мухи. Польско-немецкий художник снял документальный фильм о регионе, где предположительно расположен «центр Европы» (так, собственно, и называется его видео, снятое в 2004 году). Множество городков в радиусе около 2000 км. от Германии до Украины претендуют на статус «центральных» для европейской части континента. Но жизнь в них разная, представления о происходящем за их пределами, как и о Европе в целом, не совпадают нисколько. Центр смысловой, равно как и географический, оказывается недостижим.

Если есть центр — есть и периферия, а, следовательно, и нечто, что находится за границами поля. Преодолеть границы оказывается сложно не только физически, но и в социо-культурном смысле. Украинка Алина Копица при вступлении в брак с гражданином Швейцарии оказалась вынуждена доказать реальность их союза: супруги предоставили властям их переписку в интернете за все пять лет знакомства. Её фрагменты украсили свадебное платье художницы, выставленное в экспозиции.

Похоже, кураторов интересовал скорее интимный, личный аспект феномена политических границ. Екатеринбургская группа «Куда бегут собаки» показала работу про их друга, который не мог встречаться с девушками без следа от прививки от оспы на руки. Вакцину, как известно, кололи лишь по одну сторону границы СССР. Вирон Эрол Верт показал серию мусульманских головных уборов с изображением женских причесок Работа Вирона Эрола Верта. Девушка, «примерив» такую прическу — её рисунок может совпадать с формой и цветом её собственных волос — все равно остается с «покрытой» головой. Строгость культурных нормативов, даже если они, как в исламском Иране, подкреплены политической властью, размывается новыми реалиями и амбициями эпохи глобализации. Но взгляд на границы, подобный описанным выше, предстает слишком субъективным и персональным. Как избежать в такой ситуации произвольности в толковании культурных границ? Не быть предвзятыми в оценках? Суметь отделить собственные идиосинкразии от реальных проблем, с которыми сталкиваются в люди в повседневности?

Реальность можно описывать на языке теории или аффекта, но повседневность выравнивает подобную диалектику. Любые идеи, бытующие о состоянии жизни по разные стороны границ, подлежат верификации ежедневными практиками, не всегда подтверждающими расхожие представления. Повседневность, к исследованию которой обратились некоторые художники выставки, оказалась почти неотличимой по разные стороны разных границ. В фильме «Заложники вечности» (2007) Умиды Ахмедовой и Олега Карпова уборщица монотонно подметает ничем не примечательную улицу. Из подписи мы узнаем, что видео снято в Узбекистане, на той трассе, по которой часто проезжает президент страны.

Александр Угай снимал жизнь Техаса, а также южный регион Казахстана, на сленге именуемый так же, как и американский штат. Две богатых нефтью территории на разных конца планеты схожи унылостью быта и бессобытийностью существования, отраженной в фотопроекте «Мы из Техаса» (2002–2005).

Сауле Дюсенбина изготовила изразцы с узорами по мотивам традиционных казахских орнаментов, а к ним подрисовала виды сегодняшней Астаны. Мегаполиса, не выделяющегося на фоне многих других больших городов и унифицированного с ними движением культурно-финансовых потоков. Взаимопроникновение западного и незападного контекстов не всегда выглядит конфликтным и драматичным. Вещи, совместимые друг с другом, по-будничному прилаживаются одна к другой.

Умида Ахмедова и Олег Карпов. Заложники вечности, 2007

Александр Угай. Мы из Техаса, 2002–2005

.

.

.

.

.

.

.

Работа Сауле Дюсенбиной

Показателен комментарий некоторых авторов относительно границ, негласно присутствующих в казалось бы целостном универсуме. Таус Махачева, по традиции создающая неординарные коммуникативные ситуации, тайком проникала на чужие свадьбы в Махачкале, фотографировалась с новобрачным и присоединялась к общему веселью. С десятков снимков, сделанных её напарником свадебным фотографом Шамилем Гаджидадаевым, художница смотрит на зрителя как вмонтированный в них чужеродный элемент. Вероятно, провоцируя каждого к мысленному прочерчиванию собственных негласных границ.

Любопытную виньетку представила Катя Исаева, собравшая для своей инсталляции советские пиалы. Пришедшие из Средней Азии и знакомые каждому из детства, в советском быту они возникли из культурного микса, что с определенным оговорками имел место в СССР. Этот меланж, выраженный, к примеру, в привычках относительно еды с присутствием самых разных продуктов и блюд, мы наблюдаем до сих пор. Он воспринимается как естественный даже сейчас, когда межнациональные отношения, мягко говоря, осложнились по сравнению с советским периодом. Хотя и в союзе они вовсе не были безоблачными.

Работа Кати Исаевой

Тонкие замечания и точные наблюдения, реплики и идеи — вот всё, что предлагает зрителю выставка, лишенная единого стержня и голоса и распадающаяся на отдельные детали конструктора, из которого складывается тема границ. Организованная в России, активно переопределяющей свою геополитическую идентичность, перекраивающей свои границы и заигрывающей с администрацией Дональда Трампа, возводящего стену на границе с Мексикой и назвавшего присоединение Крыма незаконным, она кажется гладкой и беспроблемной.

Впрочем, стратегию экскоммуникации, нежелание включаться в местный контекст сегодня можно считать по-своему радикальной, и такие дискуссии уже звучали в местном художественном сообществе (1, 2). Отказ от «прямого выхода в раскрытые горизонты» в пользу «аутичной формы организации», опыта одиночества, дающего возможность совпасть с другими.

Подобная возможность «соизмеримости» с внешним миром выставка даёт разве что в рамках отдельных проектов, что будут по-разному восприниматься в разных городах, в тур по которым отправится проект. Если вещи Ольги Житлиной на тему миграции будут понятны в Москве, то видео грузинского коллектива «Хинкали Джус», превративших исполнение национального гимна Грузии в отвязные перформансы, вероятно, будут лучше считаны в Тбилиси, как и другие проекты – в Минске, Киеве или Дортмунде. Но попадая в другой социально-политический контекст, эти работы фактически превращаются в абстракцию, которая не даёт возможности «соизмеримости» без глубокого знания локальной ситуации

В одном из залов выставки внимание привлекает неоновая инсталляция минчанина Сергея Шабохина. Она загорается надписью We Stern Consumers Of Cultural Revolutions («Мы суровые потребители культурных революций»), но быстро меняется на созвучную ей Eastern Consumers Of Cultural Revolutions («Восточные потребители культурных революций»). Художник напоминает об истории белорусского Витебска, некогда центра международного авангарда. Город Шагала и Малевича сегодня в меньшей степени ассоциируется с их именами. Термин «авангард», как и первые труды об авангарде в России, возникли на западе, а вместе с ними и язык его описания. Язык, на котором ведется разговор о проблеме границ, также порождение западной академической теории. И это, похоже, еще одна из границ, присутствие которой стоит отрефлексировать.

Сергей Шабохин. We Stern Consumerrs of Cultural Revolutions