14–27 мая

926        1       

926    1   

Текст: Евгений Кутергин  Фото: Андрей Косарев, Сергей Смирнов

Пространство для внеинституциональной выставки было выбрано организаторами пару лет назад, но в связи со слухами о скором сносе зданий пришло время поторопиться. Локацией стал тихий заброшенный квартал из нескольких двухэтажных деревянных домов в центре города, который в прошлом веке был профессорским городком, построенным кооперативом «Опытстрой». После расселения в 2015 году дома быстро начали ветшать, потому для названия выставки было выбрано довольно общее — «Бараки».

Анонимный коллектив молодых авторов захватил одно из зданий и за неделю превратил его в художественную площадку. Художники предприняли попытку зонирования, разделив комнаты дома между собой. Основные темы этой выставки выросли как из ощущений покинутости и разрушения места, так и благодаря характеру найденных на площадке предметов, ими стали память и смерть. Архивные фотографии, счета за квартиру бывших жильцов стали частью инсталляций, неухоженные грядки в огороде в новом контексте начали напоминать могилы. Одна из зон на втором этаже отсылает к [травматичному] опыту детства и взросления, напоминая заброшенный детский лагерь. На выставке довольно много политических высказываний, например, работа с документацией на ткани резонансных уголовных и административных дел последних лет, отсылающая к работам ТО «Наденька».

Помимо инициаторов выставки к процессу могли подключиться любые люди, поскольку «Бараки» стали центром художественных практик и открытой публичной площадкой. Информация изначально передавалась через друзей и знакомых, позже подключились локальные СМИ. Место быстро обросло историей, стало «островком свободы» и модной локаций для фотосессий. Здесь проходили лекции, поэтические и музыкальные мероприятия, их мог организовать любой желающий, подтвердив его проведение с кем-то из организаторов. Помимо процессов созидания и коллективного обсуждения, здесь наблюдаются и обратные процессы: спустя неделю после открытия часть инсталляций была разрушена. 

Инициатива изначально носила спорадический характер, и никаких планов на поддержание и развитие места не предполагало, так как площадка обречена на снос. Однако слухи о сносе пока не оправдались, и в назначенный день дома не снесли. Пока что она продолжает жить, уже став постоянно изменяющейся коллективной тотальной инсталляцией.

926    1   

Текст: Виктор Коханюков  Фото: Денис Максимов

Вряд ли кого-то еще можно удивить (если удивить еще можно в принципе) разговорами об апокалипсисе как о неизбежном или уже свершившемся факте. Брендированные имена различных экономических кредо (например, sustainable growth) регулярно присутствуют в информационном поле. Принимается как данность то, что событие конца света лежит по отношению к нам в прошлом, а не в будущем, и упомянутые стратегии призваны поддерживать (sustain) тело экономики, человека, ресурсной базы уже post mortem: после первого рабочего цикла первого парового двигателя, после добычи первого барреля нефти, после детонации первого ядерного заряда.

Вопросы постапокалиптической эстетики занимали головы самых разных специалистов. Например, сообщить об опасности тем, кто будет населять через 10 000 лет местность близ полигона ядерных отходов, может далеко не каждый знак или образ (если только понятия «знак» и «образ» еще будут существовать через 10 000 лет). Одно из возможных решений — имплантировать неизбежность смертельной опасности в культуру людей будущего. По доводам рабочей группы, исследовавшей этот вопрос в рамках организации одного масштабного захоронения, фольклор и верования сильно мутируют с течением времени, но, основной месседж остается неизменным. Так, популяция генномодифицированных кошек с шерстью, способной менять цвет в присутствии радиации (и которые способны воспроизводиться на протяжении 10 000 лет), с помощью современных средств пропаганды, может стать символом опасности (проект, достойный называться произведением искусства или ведами антропоцена).

Avenir Institute в лицах своих представителей Дениса Максимова и Тимо Туоминена для размышления над реальностью апокалипсиса (и приближения ее) использует схожие техники на стыке политики, искусства, технологий. 17 мая по приглашению другой организации, не понаслышке знающей о конце света, они представили свой проект State of Noland в рамках посольства постгосударства в одной из штаб-квартир Агентства сингулярных исследований. Один из всадников апокалипсиса является в виде кризиса национального государства как геополитической единицы (де)структурирования современного мира. Для его встречи сотрудники Института разработали образ децентрализованной формации, построенной на технологиях блокчейна. Формация без территории, границ и властной иерархии (но с гражданством и документами) — возможный способ организации отношений людей и других к моменту, когда национальные государства расплавятся под действием платформенных империй. Об этом действии уже сейчас свидетельствуют инциденты вроде сино-гуглского конфликта. Со способами интерпретации подобных свидетельств и разработке практик (хотя о практическом применении гражданства Noland говорить еще рано) жизни в необратимо переплавляющемся геополитическом пространстве и имеет дело State of Noland.

На второй (из двух) сессий презентации можно было заполнить анкету на получение удостоверения гражданина, пластиковой карты с выгравированным криптоидентификатором и стилизованным силуэтом острова Утопия Т. Мора. Несмотря на то, что проект сильно завязан на технологии, спикеры не раскрыли почти никаких технических деталей его реализации, рассказав лишь в общем о технологии блокчейна и ее применении к политическому устройству. Они также пояснили визуальное решение своей презентации (ч/б гербы и диаграммы, символизирующие нейтральность, децентрализацию, детерриториализацию). Если бы не аппарат, печатающий эти самые карты, появившийся на столе во время второй сессии, все мероприятие было бы воспринято как акт иронии по отношению к зрителям, крипто- и политтехнологам. Однако авторы делают оговорку, что предлагаемая проектом эстетика важнее его практической применимости: для того чтобы показать карточку с утопией при переходе границы или покупке авиабилета, необходима достаточная картотека пользователей этой блокчейн-базы.

926    1   

Текст: Мария Ласкина Фото: Алиса Ермакова

Образовательная программа ВЦСИ «Школа для художников» завершила второй сезон «Выпускной выставкой «Школы для художников». Для самих студентов тема звучала как «экзотика/постэкзотика», но в дополнительных материалах об этом нигде не сказано и далеко не все работы можно связать с этими довольно широкими терминами. Проблемы в этом, конечно, нет никакой, выпускная выставка довольно редко бывает посвящена чему-то одному, но изначальные идеи все-таки проявились в нескольких работах.

Выставка ничем не притворяется: организация работ тематически или по формальным признакам слабо прослеживается, потому можно смело сказать, что это «смотрины» молодых художников. А темы действительно очень разные – от личных и общественных историй, формальной работы с материалами и звуком до применения на практике конкретных философских теорий. Некоторое влияние изначальной темы прослеживается в работе Романа Дмитриева «Непереводимая игра слов» – это видео, где на одном из показов достижений современной робототехники в Индии группа индусов с интересом рассматривает бионическую руку. Проявляется некоторая рекурсия: мы наблюдаем за людьми из далёкой и неизвестной нам страны, которые наблюдают за разработками в технической сфере, которая, в свою очередь, экзотична и для России. Также с «витающей в воздухе» темой сходится работа Олега Мартыненко «4:08:57 звук» — четырёхчасовое аудио разговора художника с психотеропевтом о травматическом опыте, поездках на Кавказ и многом другом. Экспериментам с материалами посвящены работы Михаила Gudwin «Проникающее в нас» и Вики Журавлёвой «Изолят».

Всего в выставке участвовало 15 художников, трое из которых продолжили обучение после первого сезона «Школы для художников», завершившийся в июне 2017 года. По сравнению с прошлым набором выросло количество людей, «доучившихся» до выпускной выставки, да и в целом уровень организации улучшился за счёт появления финансирования – организаторы «ШдХ» (Николай Алексеев, Татьяна Данилевская и Надежда Синозерская) выиграли президентский грант.

За пределами Москвы любая образовательная инициатива – это нужное и важное дело, как для молодых художников, так и для общественности. Тем более, если подобная программа даёт возможность личного общения с российскими художниками и теоретиками современного искусства разного уровня профессионализма. В подобных образовательных программах меня смущает лишь момент непрозрачности педагогического метода (то самое «научение искусству») провинциальных образовательных программ, который, помимо лекций, присутствует практически во всех подобных «школах». Любая институция, занимающаяся современным искусством, в любом городе и любой стране имеет карт-бланш на называние объектов и идей современным искусством или оставление таковых за его рамками. Если подобных институций несколько, каждый посетитель (зритель, художник, теоретик и т.д.) выбирает себе что-то по душе. В небольших городах возникает единовластие такого «называния», которое в образовательном процессе может стать серьёзным препятствием для становления молодых художников. Сам факт научения искусству является спорным, а в условиях монополии на образовательный процесс, тем более, шанс подобного научения сводится к минимуму.