Фасадное кураторство и искусство добычи: об опыте в Сатке

1 792        1       

г. Сатка Челябинской области, снимок со спутника.

Кураторская школа «Немосква» проходила в моногороде Сатка, Челябинская область, чьё градообразующее предприятие спонсировало школу. Это группа «Магнезит» по добыче огнеупоров с заводами на территории России и Китая. Если смотреть на снимки города со спутника, он видится огромной дырой с отвалами, вокруг которой идёт человеческая активность. Главный карьер Сатки — Карагайский — находится прямо в центре и делит город на две половины. Отвалами карьер наступает на город: стирая улицы, дома, тротуары, разворачивая экспансию пространства.

При въезде в город первое, что мы увидели: улица стареющих, гниющих деревянных домов, фасады которых отреставрированы ярким и нелепым пластиком поверх исчезающих фрагментов орнаментов деревянного зодчества. Задние дворы продолжали свой распад. Эта фасадность сравнима и с политикой кураторской школы: не локальные решения острых проблем поддержки современного искусства в регионах, но демонстративное завешивание отсутствия китчевым баннером.

Асфальт положен преимущественно в центральной части, выезжая из которой попадаешь в глубокую грязь, припорошенную пылью с карьера и выбросами труб завода. Участников школы заселили в лучшие гостиницы города с тяжелыми узорами на шторах, золочёными люстрами и другими атрибутами роскоши. Кормили в центральном ресторане «Клюква», всё выглядело дорого и репрезентативно.

Нам даже провели экскурсию по модернизированной части предприятия, автоматизированной и пустынной, с красивой смотровой площадкой. Дорогая и современная урбанистика. Рабочие были в новой спецовке, немногословные, но явно привыкшие к рассказам о новых станках, автоматизации и о снижении вреда окружающей среде благодаря новым фильтрам на трубах. Однако пыль была повсюду. Она скрипела на наших зубах все две недели нахождения в школе.

В атмосферу предприятие ежегодно выбрасывает 12,3 тыс. тонн магнезитовой пыли[1]Лукиных Н. Екатеринбург превратят в культурную столицу с помощью металлургического олигарха // Правда УрФО, 23 мая 2013.. Также «Магнезит» признан виновником загрязнения бассейна реки Волги. Предприятия «Магнезита» с 2013 года по сей день сливают не до конца очищенные промышленные стоки в реки Первую и Большую Сатки[2]Шароглазова М. Челябинский «Магнезит» отказался платить за многолетнее загрязнение Волги. Миллиардные вливания пустят на расширение производства. К судебному процессу привлекли Минприроды РФ // Правда УрФО, 16 августа 2019.. В Старой Сатке расположен самый старый загрязнитель города — чугуноплавильный завод, который с начала XXI века производит ферромарганец. Уровень содержания в атмосфере формальдегида в три раза превышает предельно допустимую концентрацию (ПДК). Завод не имеет санитарно-защитной зоны. Буквально в ста метрах от него начинаются жилые дома. По ночам трубы завода гудели, и из них вырывалось пламя, подсвечивая смог и кружащуюся в воздухе пыль[3]Язовских Ю. Здесь жить нельзя — Сатка // Проза.ру, 28 февраля 2018.. Этот контекст необходим, чтобы описать гнетущие школу чувства постапокалипсиса и наступившего киберпанка.

Сатка очень отличается от среднего представления об индустриальных моногородах. Фасады пятиэтажек покрыты дорогим стрит артом художников из Нидерландов, Германии, Норвегии… приехавших в город по приглашению завода «Магнезит» на фестиваль уличного искусства «Моя Сатка» — иллюстративный и яркий. Его задачу, вероятно, можно свести к мистифицирующему украшению атмосферы ужаса, внушаемой капиталистическим реализмом.

Ещё одна заметная достопримечательность Сатки — остров «Сонькина лагуна» — «развлекательный комплекс», построенный местным бизнесменом Китовым, поднявшимся на госконтрактах по пошиву спецодежды для военных. Остров выглядит максимально крипово, собрав в себе замки, соборы, аттракционы, отель. Это перверсивный кусочек рая на фоне карьеров, горящих труб, безработицы, отсутствия политического выбора, навязанной эстетизации трудовой эксплуатации рабочих.

Мы чувствовали себя участни_ками фарс-экспедиции, дрейфующими по расчерченным маршрутам: ресторан–ДК–гостиница, подкрепляя своим присутствием декоративный приём компании на фоне уныния и безысходности.

Перечисленные вещи было сложно игнорировать в ходе «обучения» в школе. Однако никем из организаторов эти темы к общему обсуждению подняты не были. Попытки обсудить детали предлагаемых нам обстоятельств были встречены предложением: отключить свой критический аппарат.

Между тем темой I кураторской школы было названо «Искусство документа: поэтика свидетельства». Школа, собравшая участни_ков из разных городов, казалось бы, ставила себе целью формировать критическое мышление у кураторов, которые приехали работать над локальными проектами исходя из специфики местных контекстов. Вместо этого, бóльшее количество времени уделялось разговорам о том, как освоить бюджет (на примере Документы — 40 млн евро), составить качественный пропоузл (выставка в «регионах» не может быть меньше 4 млн рублей), как перестать делать инсталляции из говна и палок и наконец соответствовать международным стандартам индустрии искусства. Ну и разбор самых актуальных трендов на рынке.

Всё это имело очень мало общего с социо/культурной реальностью в городах, из которых мы приехали, где никому не светит бюджет в 40 млн евро на выставку. Транслируемый опыт европейских метакураторов казался плохо адаптируемым даже при большой любви к шампанскому, белым смокингам и бессмысленным вернисажам.

Откровенно не хватало критического подхода в осмыслении, какие онтологические и этические обоснования могут объяснять желание делать выставки взамен мудбордов и воркшопов по «управлению реальностью». Среди нас были куратор_ы как с опытом проведения самоорганизованных событий, так и участни_ки, приехавшие его получить и адаптировать под свои реалии. Как выжить в городах, где отсутствуют филиалы ГЦСИ и где нет альтернативных художественных площадок?

Нам нужны были стратегии солидаризации, наращивания и поддержки уже существующих инициатив по местам, объединениия их и поиск новых способов сотрудничества. Нужны были новые опыты взаимодействия без иерархий институция/куратор/художник/зритель. Вместо этого мы слушали про универсальное искусство, одинаково уместное/востребованное/продаваемое в Якутске и в Берлине. Рефлексия о критике/конструировании локальной идентичности, была названа художественной спекуляцией. Отстаивание аутентичной уникальности — желанием выиграть баллы. Ок.

Меня — как художницу, в том числе осмысляющую смешение культур малых народов севера и колониальной экспансии — такая категоричность, стирающая всякие различия, обескуражила.

Образовательный процесс строился крайне иерархично и отстранённо. Стоит отметить, что комиссар и главное лицо «Немосквы» Алиса Прудникова появилась лишь на один день защиты проектов, не проявляя никакого личного интереса к кураторам, общаясь только со спонсорами.

Остальные организатор_ы всячески подчеркивали дистанцию позиций, транслируя снисходительность и/или недоверие. (Хотя было известно, что не все разделяют доминирующую политику школы.) Наши попытки трансформировать учебное пространство менее репрессивным образом — расставить стулья в круг для сокращения дистанции между лектор_ом и студентами — карались выговорами и вспышками агрессии со стороны правой руки Алисы Прудниковой и административной руководительницы «Немосквы» Анастасии Ломоносовой, заявившей: «Запомните, Немосква — это я» (теперь мы верим[4]Ломоносова А. В досудебном порядке // aroundart.org, 10 августа 2020.). Мы получали угрозы и выговоры в чатах. Тотальный институт контроля в отрыве от всей остальной действительности.

Было невероятно странно в этом участвовать, всё еще помня, что другой мир существует. Никакого взаимодействия с местными жителями, с художни_ками — в школе не предполагалось. Кроме одной открытой лекции гцсишного сотрудника Антонио Джеузы, на которую, как я помню, практически никто из местных не пришел. Географический разрыв локации и замкнутый на самой себе характер школы усугубляли и заостряли иллюстративность формирования культурных пластов симметрично финансовым и медийным потокам.

Мы с радостью встречали гостей, приезжавших извне этого превентивного лагеря искусства. Лекторы Валентинас Климашаускас, Алла Митрофанова, Илья Будрайтскис очень нас поддерживали и сделали наше пребывание там более терпимым, помогая не слететь с орбиты реального окончательно.

Вся политика школы резко контрастировала с манифестацией горизонтальных связей, работой в команде и осмыслением контекста.

Финалом была защита проектов, в результате которой должны были быть выбраны три финалист_а, чьи идеи получат поддержку финансовых партнеров «Немосквы» для реализации их в регионах. Все наши проекты были локальными и предполагались непременно с параметром сайт-специфичности. Большинство из нас приехали уже с чётко сформулированными идеями, и они имели очень немного общего с имперской выставкой в питерском Манеже.

(Сколько образовательных и выставочных проектов в других городах можно было бы запустить на деньги, потраченные на продакшн этого зрелища?)

Как мы знаем сейчас, «Немосква» отказала в реализации проектов, сказав, что в договоре этого нет. Что риторика организаторов нами была понята слишком буквально, и под поддержкой проектов они подразумевали что-то иное. Видимо, дружественное похлопывание по плечу.

То, что произошло с финалистами, выглядит совершенно последовательным в общей логике проекта: проехать модерновым паровозом, набитым европейскими экспертами, по колониальному маршруту, заставив почувствовать растерянность и неловкость обе стороны от результатов (не)взаимодействия. Затем кураторская школа — первому набору которой Анастасия Ломоносова угрожает судом — это, на минуточку, исполнительный директор «Немосквы» и глава стратегических проектов ГМИИ им. Пушкина. Зато второй набор посвящен кураторской этике и заботе! И претенциозная выставка регионального искусства в Манеже, вызывающая сейчас много этических вопросов об иерархическом строе проекта и о трудовых правах работников культуры.

Мне (не) посчастливилось находиться пару месяцев внутри одной из рабочих групп планируемой выставки и стать свидетельницей трудовых будней художни_ков, приехавших из разных городов на монтаж. Некоторые из них жили у нас, в Студии 4413. Многие чувствуют подавленность и разочарование. Все ставят критические вопросы о необходимости огромных выставок, внутри которых тотальное отчуждение и от процесса, и от участни_ков, а с главными функционерами проекта простой порядок рыночных/ресурсных отношений.

Кажется очевидным, что, заходя на сложные зоны «регионального» искусства, со всеми его хрупкостями и сложностями уже существующих связей, «Немосква» топчет низовые, самосформированные инфраструктуры и проходится по ним/нам катком универсальности. Во многих городах России современное искусство существует, опираясь лишь на самоорганизованные сообщества и проектные связи. Это очень флюидное и нестабильное существование, которое позволяет не терять пластичности и чуткости, не обрастать институциональным панцирем.

Мы действительно нуждаемся в детерриториализации культурных и образовательных ресурсов и поддержке существующих узлов интенсивности. Но точно не в репрессивной форме вертикальной передачи знания и выборочного распределения благ на основании конкурсных отборов.

Принимая во внимание планы «Немосквы» организовать следующую кураторскую школу на Байкале, очень хотелось бы, чтобы выбранные нарративы о кураторской этике и заботе были интегрированы в структуру образовательного процесса, не только на уровне риторического приёма.

Иван Шатравин

Участник кураторской школы в Сатке, художник, соорганизатор площадки Студии 4413 в Санкт-Петербурге.

С самого начала кураторской школы в Сатке у меня было ощущение, будто весь проект «Немосква» делается ради доброго имени его создателей. Было совершенно понятно, что никакие кураторы, художники и их проекты не имеют здесь значения. Поэтому результат — «Немосква» всех тупо кинула — не вызвал удивления.

Анастасия Ломоносова, возглавлявшая школу, умудрилась создать атмосферу из смеси презрения, конкуренции и отчаяния. Сотрудников школы это касалось в той же мере, что и студентов, хотя стоит отметить, что кому-то из студентов школа понравилась.

Сейчас Ломоносова предлагает перевести дискуссию в юридическую плоскость[5]Ломоносова А. В досудебном порядке.. Когда студенты подписывали договоры, оказалось, что моя подпись не подходит: она отличалась от подписи в паспорте и была чрезмерно похожа на дым из печной трубы. Ломоносова отправила фотографию моей подписи в договоре и фотографию моего паспорта в общий чат и предложила подписать договор заново в удобное ей время в её отеле. Я пришел за 15 минут до назначенной встречи, и, не дождавшись, ушел спустя 45 минут. Ломоносова, не явившись на ей же назначенную встречу, написала следующее: «Это был перформанс в стиле Тино Сегала о том, как нехорошо нарушать договоренности» (цитата не точная, т. к. чат удалён организаторами).

В такой атмосфере проходила вся школа, несмотря на усилия других организаторов и преподавателей. В этом контексте удивляют резкие высказывания Ларисы Гринберг в адрес Олега Устинова и Лизы Кашинцевой, которых тупо кинула «Немосква»[6]Гринберг Л. О провале в управлении // aroundart.org, 10 августа 2020; а также цитаты из Гринберг в: Софронов Е. Тезисы о функционерах от искусства // aroundart.org, 8 августа 2020.. На протяжении всей школы Гринберг проявляла искреннюю озабоченность организационными проблемами и дальнейшей судьбой проекта. Гринберг в такой же мере, что студенты и другие организаторы, получала дозы яда от Ломоносовой.

У многих кураторов, подавших заявки на участие в школе, были сомнения, стоит ли связываться с проектом с такой сомнительной репутацией. Теперь вовсе непонятно, как «Немосква» сможет дальше существовать. Кажется, мало художников и кураторов рискнут связываться с проектом, в котором тебя с большой вероятностью тупо кинут.

Екатерина Полякова

Участница кураторской школы в Сатке. Живёт и работает в Санкт-Петербурге.

В принятии решения о поездке на Кураторскую школу в Сатке я руководствовалась любопытством к месту проведения, желанием познакомиться с кураторами из других городов и периодической тоской по образовательному процессу. Практически в первый день я поняла, что каждому из этих стремлений придётся столкнуться со сложностями.

Сатка оказалась моногородом с сопутствующими, наверное, многим моногородам проблемами — экологическим загрязнением (однажды в такси водитель, стирая с лобового окна толстый слой пыли, сообщил, что помыл машину два часа назад), эксплуатацией рабочих, слабым здравоохранением и т. п. (Главными источниками информации о существующих проблемах для нас оказались таксисты и паблик «Подслушано в Сатке» ВК.) Искреннее и, по-моему, важное для куратора желание критически обозначить контекст столкнулось с непониманием и заготовленными ответственной сотрудницей «Немосквы» туристическими маршрутами. Экскурсии по выставке уличного искусства и раскрашенным зарубежными художниками фасадам, гостевая поездка на завод, на котором всё, конечно, очень современно, экологично и удобно, весёлое кормление с рук животных на ферме и брожение по горам словно призваны были заслонить от внешнего взора существующие в городе социально-экономические условия, его тёмную сторону. Понятно, что одному из спонсоров школы — градообразующему заводу «Магнезит» — иное было бы невыгодно; но спонсоры с нами напрямую не взаимодействовали, а готовность команды «Немосквы» обвесить кураторов предложенной мишурой вызывала, мягко говоря, дискомфорт. Кажется, что куратор больше антрополог, нежели турист, стремящийся забыться и отложить все проблемы на потом.

Формирования дружеских и профессиональных связей между кураторами школой не было предусмотрено. Нас расселили по одиночке вне зависимости от вместительности номеров (одно-, двух- и трёхместных), занятия проходили в лекционном формате, а сотрудники «Немосквы» поддерживали соревновательный элемент. Как оказывается, не вполне обоснованно, раз на финансовую поддержку двум из трёх финалистов рассчитывать не стоило. Сотрудники школы и преподаватели, кстати, жили в другой гостинице. Несмотря на эти преграды, каждый вечер мы собирались в гостинице и проживали коллективное отчаяние, подбадривали друг друга и веселились. Когда приезжали располагающие к себе лекторы, мы общались с ними вне учебной аудитории. Сейчас эти моменты кажутся самыми ценными возможностями Школы, так что поблагодарить её всё же есть за что.

Пожалуй, наиболее гнетущее впечатление на меня произвела организация учебного процесса. Большая его часть проходила в формате автобиографических рассказов о пути Куратора. У меня — возможно, как у избалованной бывшей студентки факультета свободных искусств — это вызывало острую неприязнь: в то время, когда повсеместно гетерогенные дискуссии (особенно в сфере современного искусства) становятся чуть ли не единственно приемлемой формой обучения, именитые кураторы патерналистски одаряют Знанием неопытных кураторов «из глубинки» (если Санкт-Петербург — это немосква, то что тогда Саратов?). Один из этих корифеев на лекции без лишней скромности заявил, что предпочитает работать с младшими и менее опытными кураторами, потому что так может чувствовать себя главным и управлять коллегами. Другой с порога сообщил, что каждый уважающий себя специалист обязан ехать на Документу, пусть даже с зарплаты работника филиала ГЦСИ придётся откладывать на это все пять лет (и, видимо, лишать себя земных удовольствий во имя искусства). После этих слов я перестала ходить на их лекции, подвергая себя риску — Анастасия Ломоносова грозила не допустить к защите проектов прогульщиков.

Патерналистское отношение со стороны некоторых лекторов сочеталось со снисходительным, а порой и враждебным поведением со стороны одних членов команды «Немосква», молчаливым пониманием со стороны других и фальшивой аккуратной полусолидарностью со стороны третьих. Всё описанное вызывало раздражение, фрустрацию и разочарованность, но, стоит отметить, не у всех (в первые же дни сформировалась антисистемная тройка, чрезмерно увлекавшаяся игрой с критическим аппаратом).

Описанный опыт побудил мою солидарность с публикациями Олега Устинова и Елизаветы Кашинцевой и другими критическими комментариями накануне открытия выставки «Немосква» в санкт-петербургском Манеже. Сегодня, перед тем как написать этот текст, я увидела заявление Алисы Прудниковой об организации в начале сентября публичной дискуссии по сложившейся ситуации и обещании финансовой поддержки финалистам[7]Обращение команды НЕМОСКВА 13 августа 2020.. Я надеюсь на возможность адекватной многосторонней коммуникации и готовность «Немосквы» меняться. Возможно, некоторым членам команды стоит заниматься исключительно финансовыми или менеджерскими задачами, если они в них очень хороши; возможно, штат стоит пополнить хотя бы одним сотрудником, ответственным за стратегическое планирование и понимающим необходимость этической чуткости в работе с таким сложным явлением, как немосковское или региональное искусство, что бы оно ни значило. Вариантов, думаю, много — важно, что все стороны готовы сделать шаг навстречу.

Примечания:

1 Лукиных Н. Екатеринбург превратят в культурную столицу с помощью металлургического олигарха // Правда УрФО, 23 мая 2013, https://pravdaurfo.ru/print/84435.

2 Шароглазова М. Челябинский «Магнезит» отказался платить за многолетнее загрязнение Волги. Миллиардные вливания пустят на расширение производства. К судебному процессу привлекли Минприроды РФ // Правда УрФО, 16 августа 2019, https://pravdaurfo.ru/print/179658.

3 Язовских Ю. Здесь жить нельзя — Сатка // Проза.ру, 28 февраля 2018, https://proza.ru/2018/02/28/808.

4 Ломоносова А. В досудебном порядке // aroundart.org, 10 августа 2020, http://aroundart.org/2020/08/10/lomonosova-statement/.

5 Там же.

6 Гринберг Л. О провале в управлении // aroundart.org, 10 августа 2020, http://aroundart.org/2020/08/10/proval-grinberg/; а также цитаты из Гринберг в: Софронов Е. Тезисы о функционерах от искусства // aroundart.org, 8 августа 2020, http://aroundart.org/2020/08/08/funktsioneram/.

7 Обращение команды НЕМОСКВА 13 августа 2020, http://nemoskva.art/appeal.