Дух безбудущности: послание критик_е

609        0       

Katya Ev (Екатерина Васильева) (Париж–Брюссель), «Augenmusik», 2016.
Здесь и далее: виды выставки «Пятая волна» в Государственном музее архитектуры им. А. В. Щусева, 15 апреля–6 июня 2021. Куратор Иван Новиков. Фото Егор Слизяк, Музей современного искусства «Гараж».

В течение многих лет мне было сложно общаться с семьей. Каждый разговор с родственниками состоял исключительно из коротких фраз в повелительном наклонении и острых вопросов: когда я займусь отъездом, когда я начну собирать чемоданы, осознав, как они в Сибири, безбудущность постсоветской России. В конце концов они смирились с моими пораженческой обреченностью, с этой травматичной прикованностью к русскому языку (тревога овладения которым до сих пор, незаживающая детская травма, преследует меня) и вниманием к, если не заложничеством в, российской общественной жизни. И даже с моим обобщением этой безбудущности на господствующий в мире в целом политэкономический порядок. Но с каждым годом понимаю все больше, как они были правы.

Следует отдать должную благодарность внимательному прочтению предложенного ранее на этих страницах[1]Мария Королева, Егор Софронов. Эмиграция работников искусства: итог 2021 года // aroundart.org, 9 февраля 2022. наблюдения о снова поставившей себя наклонности к отъезду интеллигенции из РФ. (Поставлена она похожим на некоторые соседние страны образом — Беларусь, Казахстан, ощетинившиеся диктатурой, массовым преследованием.) Чутко и точно изложенные вопросы, нюансирующие распространенные воззрения и допущения, приглашаемые семантическим рядом, сопряженным с эмиграцией, а также политическая сознательность, привнесенные критиком Натальей Тихоновой, ее письмом[2]Наталья Тихонова. Связанность вместо исхода умов // aroundart.org, 15 февраля 2022., в рассмотрение об эмиграции, примечательны и напоминают о границах, ответственности суждения, эстетического и иного.

Чтобы отдавать должное, сообщу данное послание о признании провала, ограниченностей; с разъяснением.

Ангелина Меренкова (Париж), «Свободное время», 2017.

Что есть ограничение? Как открыл Г. В. Ф. Гегель, граница, ὅρος, die Grenze, всякий раз будучи поставлена — преодолевается, открывая свою внеположность. Предел проваливается.

Железные занавесы

Для раскрывающей записи того, как обсуждалось, помечу два соображения.

I

Верные или ошибочные, мы имели первоначально следующие вводные предложения, как гипотезы, затем отставленные. Хочу ошибиться снова, возвращаясь к ним.

Вместе с ужесточением режима, политическими преследованиями и затяжным экономическим кризисом набирает силу новая волна эмиграции. Она не избегла и сферы культуры и искусства, чьи деятели все больше должны соответствовать, даже предвосхищать реакционные страхи власти, либо быть исключены из общественной видимости. При всей распространенности идеи «внутренней эмиграции», часто подаваемой модным понятием «вненаходимости», эмиграция реальная нарастает, то ли в ожидании постпутинского транзита, то ли в стремлении к конечной пристани перед скоро близящимися точками невозврата планетарной устойчивости.

Теперь как будто уже не столько меняют города базирования, сколько становятся беженцами. Чемоданы собирают уже не столько в надежде на перемещение в первый мир или на вступление в транснациональный джетсет, в той мере, в какой эти иллюзии глобального неолиберализма сгнили даже в глазах самых наивных идеологов. А сколько ради личного спасения из безбудущного мира и насилующей себя страны — руины, покинутой мировым духом и оттого озлобленной.

Исход свободолюбивых умов из страны, превращенной в ГУЛАГ с жаждой наживы — таков главный, по мнению редакции, итог года.

Вопреки тому, что распространены были еще недавно фантазии о безграничном мире для поколения эпохи падения Берлинской стены, пандемия, обнажившая неравную ценность тел и военизированную пограничность пространства, похоже, по крайней мере, на время, может оправдать мрачный возврат «невозвратности» эмиграции, каковой она казалась при железном занавесе — который и сам все чаще снова бродит призраком.

Елизавета Коновалова (Париж), «К», 2018.

II

Завеса молчания, вытеснение, настаивание на сугубой частности, отрицание, минимизация, смещение, которые встречают идею упомянуть и обсудить эмиграцию, отъезд — ну или просто переезд в соседний город, как это порой воображается (правда, больше только в воображаемом) — симптоматичны, коль скоро выявляют реальные неравенства, неравномерную возможность спастись от политического гнета и/или искать самореализации, в которой отказано дома. А также страх и искаженную вину, не могущую быть выраженной, возложенной на действительно ответственных, а перекладываемую оттого на случайную заместительную вещь: что или кого угодно, а чаще всего на вестника в знакомой схеме «обвиняй посланника».

Вообще идеологема о соединенном и открытом мире, в котором место релятивизируется, а сообщительность всепроникающа, и часть которого — русский сегмент — доступен и неисключающ, встречает уже многие годы действительные и, быть может, необратимые препятствия, в первую очередь вызванные внешне агрессивным, внутренне изоляционистским, деспотическим курсом русского правительства, но также дополненные извне. Упомяну их. Полное прекращение консульского обслуживания РФ со стороны США. Визовые ужесточения со стороны Европейского союза, наложенные на российских граждан вместе с санкциями за войну против Украины (которая сама сильно ограничила въезд) в 2014 году. Шенгенскую визу с 2015 г. получить сложнее. Нетрудно предположить и новые ограничения из-за последних напряженностей. Нативизм и ксенофобия в электоральном мейнстриме всюду. Огромные пятна в авиационном небе над Восточной Европой — над Крымом, Донбассом, целостно над Беларусью, спровоцированные милитаристской агрессией и дерзкими спецоперациями Кремля и его союзников. Пандемийные закрытия границ и вакцинная холодная война (взаимные, к слову), даже вакцинный апартеид, которые внедряют дополнительные и фрагментирующие телесные различия, пространственные межения, прошитые формальные непризнаниями, барражом сертификатов, частнособственнических патентов на публичное здоровье, дорогостоящих тестов, цифровизированных отказов в доступе — в социум, который уже и так под надзором.

Александра Аникина (Лондон), «Информационное поле», 2017–2021.

Это, как и многое другое, вместе с коллапсирующим курсом рубля, падающим благосостоянием — едва на уровне воспроизводства для бедных, с сокращением среднего класса — протыкает пузырь устаревшей идеологии о плоском мире всенаправленной глобализации. Даже если планетарные логистические цепочки добычи, производства и потребления, военная инфраструктура, траектории сверхбогатых на яхтах и частных самолетах кружат голову, то это не сопровождается демократической проницаемостью на уровне равномерного перераспределения мобильности — географической и социальной, большей плюралистичностью культур, придания дееспособности в общественном пространстве, в то время как Интернет выяснился как антиутопия. Эти множащиеся барьеры могут быть и мнимы (как продолжают утверждать), но не для всех и не в одинаковой степени…

Важно учитывать различия.

Иван Мурзин (Франкфурт-на-Майне), «Музей Сизифа», 2020.

Провал

В моей жизни, выбросившей меня из низшего среднего класса в люмпенство, было много больше путешествий до середины десятых, чем после, и, конечно, все еще больше до пандемии, чем в последние годы. В моем случае эти периоды означились не только количественным сокращением, но качественным, ощущенческим исчерпанием радости и новизны, иллюзий о будущности и лучшей преобразуемости глобализованного мироустройства; проблематизацией, затем отмиранием туристского этоса; повсеместным свидетельством накопленных несвободы, отчаяния и страдания, которые культурно-досуговое (не говоря уже о чисто потребительском) передвижение может только усугублять.

В голове все еще звучит вопрос, мной слышанный сотни раз: когда я переберусь куда-нибудь ближе к сестре, в Западную Европу, или по ту сторону Атлантики, где я провел несколько лет? После того, как я в неродной мне, до сих пор чуждой, не принимающей Москве пробовал быть полезным русскому искусству, и после сокрушительных провалов в этом, страхи о том, сумел бы я лучше примениться где-то еще, перерастают в парализующую тревогу. Мне представляется, что разговор о вынужденности по тем или иным причинам о внеположности думать, с внеположностью сталкиваться не является лишним, вредным, политически нецелесообразным, даже если вызывает реакцию неприятия.

В целом Мария Королева и я действительно согласились (в данном пункте) в том, что каковы бы ни были субъективные представления о мотивах перемещения, подлежит под ними объективная детерминация политическими и экономическими причинами — нищета, бесправие, маргинализация уязвимых групп, цензура, держимордовские риски быть преследуемым — а также ясно обозначенный крестовый поход режима[3]Денис Катаев. Как создаваемый по поручению Путина реестр токсичного контента будет бороться с ЛГБТ и радикальным феминизмом? Объясняет автор инициативы Игорь Ашманов // Телеканал Дождь, 30 января 2022. Телеканал Дождь признан иностранным агентом в России., реакционно противопоставившегося новым идеям (что общественным, что даже «чисто» эстетическим), клеймящим и выдавливающим их выразителей как чужеродных, если они не хотят быть загнаны в хорошо огороженные песочницы для обслуживания правящего класса. С узко частичной, но необходимой точки зрения, у миграции нет неполитических причин. То, что этих причин стало и становится больше, и то, что они влияют на искусство, на условия его возможности, на его восприятие, — вот о чем хотелось бы напомнить, когда завели об этом речь. Что касается нашего согласия с невидимизацией и исключением из гражданского участия, осуществляемыми правительством посредством вытеснения за пределы своей юрисдикции, или хотя бы неосознанного воспроизводства этой расчетливости, то, скорее, напротив, к непрерывности этой гражданственности были побуждены и именование, и предложение поделиться речью. Прецедентом могу назвать Ивана Новикова, когда тот курировал в прошлом году в Музее архитектуры выставку «Пятая волна», целиком составленную из работ деятелей эмиграции[4]Организованная Иваном Новиковым дискуссия 16 апреля 2021 в Музее «Гараж» ранее поднимала многие из обсуждающихся вопросов.. Какой у них паспорт, принадлежны ли они по национальности этому (или иному) государству — не есть критерии засчета в качестве участников художественного производства конкретной страны и, соответственно, эмиграции из нее: оспаривание полноты членства в нем, поскольку у кого-то не тот (или не только тот) паспорт, как раз и есть воспроизводство исключающих логик, нам вменяемое.

Слева: Елизавета Коновалова (Париж), «К», 2018. Справа: Маргарита Максимова (Брюссель–Берлин), «Мемориал», 2017.

Письмо из Киева

В прошлом апреле я получил письмо от иностранной кураторки, долгие годы работавшей из Санкт-Петербурга, затем из Москвы, в том числе для развития искусства здесь, обращавшей внимание на местных деятелей всегда в стремлении к международной кооперации. Ее зовут Антонина Стебур. Процитирую ее.

Егор, привет!

К сожалению, я не смогу вернуться в Россию в ближайшее время. Я была сокуратором выставки в Минске «Машина дышит, а я — нет», посвященной ковиду, в результате которой были задержаны три человека. Вернуться из Киева в Москву я как гражданка Беларуси могу только через Минск. Но это небезопасно. Плюс в России, которая стала выдавать активистов беларускому правительству, я тоже не чувствую себя в безопасности. Поэтому я останусь в Киеве.

Но помню, что мы должны были с тобой встретиться…

Положение для экспатов и иммигрантов усложнилось и продолжает осложняться, и отторжение их вклада тем прискорбней, что происходит во время изолирования в своей национально-гражданской исключительности, то бишь замкнутости, культуры с двуглавым орлом на паспорте. Бесчувственная к этим несправедливостям, она теряет тем самым дух всемирности, отпадая от космополиса, каковой и есть наше общее дело. Отрицать то, что для таких, как эта корреспондентка, де-факто ограничивается свобода перемещения и действий (вспомните многочисленные законы и действия в РФ против т. н. иностранного влияния), минимизировать действительность их участия на основе тех биополитических клейм, которые приписаны телам нациями-государствами, есть ли это провозглашаемая приверженность безграничности общемирового процесса? И там ли она ищет поддержание стен чьей-либо ограниченностью? (Как сформулировано, «собственной».) Чьей?

Продолжать вопрошание

Перечень набросан был условный, не претендующий на представительность, завязанный на наших кругозорах, телефонных книжках, о чем было сразу помечено (стоит упомянуть и ограниченности памяти). Всякие знания размещены, всякая перспектива частична, и считается должным это осознавать и соответствующе раскрывать. Невозможен и не нужен якобы всеобъемлющий и отвечающий за всех обзор, берущий на себя представительство из «глобального мира», из «сегодняшнего глобального информационного поля» — в то время как метропольные лицензии этой речи облагодетельствованы особой «волей художника». Не претендуя ни на эту волю, ни на подобное представительство, мой культурный контекст, в отличие от моей собеседницы, хорошо это или плохо, связан с физическим присутствием тела, даже им ограничен.

Перечень не был исследован и стратифицирован: это действительно может быть достойной задачей, но мне непосильной. Что верно заострено Натальей Тихоновой, так это классовое неравенство, сквозящее в неравной мобильности (и поначалу, признаюсь, ускользнувшее от меня). Действительно, классовый анализ должен сопровождать всякое размышление о трансграничных перемещениях. Набросок перечня покинувших страну публичных фигур искусства[5]Мария Королева добавляет метку: «Не все были рады упоминанию, но мы именовали публичные фигуры». был предложен как намек читательнице вспомнить и перечислить собственных переехавших знакомых — наверняка такие есть у почти любой. И составлен как дань конвенциональным спискам «итогов» и прочих рейтингов и топов, в том числе тех примечательных, что выпускались ранее этим самиздатом.

Задаюсь вопросами, подыгрывают ли подавлению, если его констатируют, приглашают к разговору о нем?

Будет ли лучше замалчивание, отворачивание внимания?

А если «гражданское обнуление» и «суицид» для общества посредством исхода — или даже внутри, из-за цензуры — есть уже обобщенное условие деполитизирующего подавления?

Можно ли это обобщение распространить и на «предательство» (не только из-за «бегства» пространственного, но во всех смыслах) — обнаруживающееся в полярности, в некоем невозможном выборе между «диссидентством» и «предательством»? Следует ли вызов этого выбора заострять, или следует сглаживать его, отвергая?

Если подобный выбор навязывается, то кто или что осуществляет эту навязчивость? Скорее, берущее в заложники либо соучастники правление, или, скорее, собираемый на коленке блог творческой самодеятельности? Кого проще обвинить? Выставить несущим ответственность за?

Это будет провально и неправильно — запредельно — но что если прозвучит вопрос о подмене ответственности? Что если апеллируют недоверие к власти, чтобы перенаправить его на товарищей для зарабатывания очков? Под лозунгами солидарности, связанности повторяют конкуренцию, злой глаз, атомизирующий карьеризм? Исключают и подыгрывают, компрометируя? («Просто потому что текст или издание им не близки»? — Но не настолько далеки, нерелевантны, чтобы быть проигнорированными в равнодушии?) Несомненно, такого рода допущения, предположения, подозрения, если имели место, были бы исключены, должны были бы вызвать неостановимое огромное количество вопросов. Я уже снедаем стыдом еще до того, как они могли бы начать обретать выражение. Нельзя пересекать границы.

Преувеличиваем ли мы репрессии или их преуменьшаем, делаем невидимыми? Сделали ли мы и то, и другое одновременно?

Возможно ли одним ходом, без различения превозносить диссидентскую смелость, политический жест и одновременно, вместе с тем подозревать в бегстве и предательстве? То есть, по сути, обнаруживать и ответственность, и безответственность? В другом, вменяя их другому… Было ли такое сказано — или даже подразумевалось ли такое — где-то еще, кроме как во взаимоисключающих утверждениях тех, кто вкладывает свои слова в чужие уста, чтобы их разоблачить? Кто был бы способен на такое риторическое совмещение несовместимого? Что это за фигура, преследуемая и неуловимая, которая манит и не дает покоя?

Как говорить о преследованиях, о неуловимости?

Вопросительные знаки будут, должны множиться по ту сторону ограниченностей, даже если им нужно теперь положить границу.

С верой, что вне зависимости от размещений — но с их учетом! — возможно участие в национальной и наднациональной духовной жизни, общемировой, как она в письме названа, воззвана.

Примечания:

1 Мария Королева, Егор Софронов. Эмиграция работников искусства: итог 2021 года // aroundart.org, 9 февраля 2022.

2 Наталья Тихонова. Связанность вместо исхода умов // aroundart.org, 15 февраля 2022.

3 Денис Катаев. Как создаваемый по поручению Путина реестр токсичного контента будет бороться с ЛГБТ и радикальным феминизмом? Объясняет автор инициативы Игорь Ашманов // Телеканал Дождь, 30 января 2022. Телеканал Дождь признан иностранным агентом в России.

4 Организованная Иваном Новиковым дискуссия 16 апреля 2021 в Музее «Гараж» ранее поднимала многие из обсуждающихся вопросов, видео доступно по https://www.youtube.com/watch?v=LZN_FmwaU68.

5 Мария Королева добавляет метку: «Не все были рады упоминанию, но мы именовали публичные фигуры».