15–29 января

1 243        2       

1 243    2   

Текст: Мария СарычеваФото: Фонд V-A-C

После свидетельства и слушания следующим объектом исследования в рамках программы «Процессы. Опыты искусства в музее» фонда V-A-C в музее истории ГУЛАГа становится ландшафт. Проект «Новые лидеры регионального развития» Лаборатории городской фауны (Алексей Булдаков и Анастасия Потёмкина), который был показан в рамках архитектурной биеннале в Венеции в 2014 году, показывают в Москве впервые и показывают в пространстве, тематически связанном.

Художники продолжают исследовать последствия человеческого существования и предлагают проект освоения территории вечной мерзлоты с помощью системы экологически ответственных дата центров. Центры обработки массивов наших воспоминаний выделяют большое количество тепла. Это тепло вполне вероятно повлечет за собой создание самоорганизованной экосистемы и вполне вероятно растопит вечную мерзлоту.

Как советская власть, превратившая тундру со всей флорой и фауной в тюрьму, «Новые лидеры регионального развития» повторяют «Холод – наш главный союзник». Как хорошие девелоперы, они используют уже существующую инфраструктуру, но предлагают вывести ее на новый уровень. Лагеря заменяем на дата-центры, такую же архитектуру, не предназначенную для человека, а напрасный труд заключенных ГУЛАГа — на «невидимый» труд системных администраторов, индустриализацию вечной мерзлоты на майнинг крипто-валюты. Совмещая акварельные зарисовки с атрибутами успешных маркетинговых презентаций — диаграммами, схемами и статистическими данными, Алексей Булдаков и Анастасия Потёмкина убеждают анонимных слушателей презентации в том, что будущее за этими центрами.

Музей ГУЛАГа в формате экспедиций исследует материальные свидетельства существования лагерей. Однако лагеря находятся на территории вечной мерзлоты, в нескольких сотнях километров от населенных пунктов, и запросить статус заповедников для этих территорий кажется совершенно невозможным. Понятие «мемориальный ландшафт», «мемориальный туризм» — это одни из немногих терминов, обсуждаемых куратором проекта Екатериной Чучалиной и директором музея истории ГУЛАГа Романом Романовым.

Помещенные в среду музея, который сейчас активно работает над памятью ГУЛАГа, «Новые лидеры регионального развития» ставят под вопрос привычные методы работы с материальным наследием: экспедиции музея истории ГУЛАГа и последующая оцифровка ландшафта становятся схожи с процессами майнинга. В дискуссии в рамках выставки Алексея Булдакова в галерее XL, один из приглашенных участников, интернет-активист Михаил Ширков подробно рассказал о том, как работает биткоин: «Раскопки — это простейшие математические вычисления, которые производятся компьютерами. Результаты этих раскопок абсолютно бесполезны, они существуют только для того, чтоб подтвердить транзакции, которые осуществляются в сети, и создать новые порции биткоинов». Меня не оставляет ощущение, что попытки музея истории ГУЛАГа добиться охранного статуса для бывших построек схожи этим раскопкам, они существуют для того, чтобы подтвердить факт существования ГУЛАГа. В этом случае, инициированное совместно с биологом Софьей Пантюлиной исследование фауны для того, чтобы отследить перемещение заключенных и места массовых захоронений репрессированных, имеет больше шансов обнаружить новых свидетелей.

1 243    2   

Текст: Сергей БабкинФото: галерея «Триумф»

Алексей Таруц вернулся на территорию галереи «Триумф», где до того делал перформанс Premium Class Triumph 2016, на этот раз с выставкой, одновременно полноценной и комплиментарной выставке немецкой художницы Ульрике Бук, которая разместилась на первом этаже пространства.

Выставка Таруца занимает подвал галереи. Спустившись по лестнице, зритель видит вертикально повернутый экран. В каталоге выставки заявлено одно двухминутное видео, но на деле их два. Они полностью идентичны: камера плавно движется по расположенному в том же подвале туалету галереи, где люди отстраненно снимают нечто на мобильные телефоны; в финале видео камера приближается к всеобщему объекту внимания: им оказывается отрубленное щупальце осьминога на одной из раковин туалета. Различие в одной детали: в одном из видео в зеркале видно проходящую мимо Ульрике Бук. Таруц как всегда успешно конструирует перформативное пространство. Зрительский опыт каждого посетителя будет различаться в зависимости от того, посмотрит ли он видео один раз и какое из двух увидит, или же по какой-то причине задержится у экрана и посмотрит оба ролика. При этом понять этот easter egg можно только узнав о нем непосредственно от художника или от человека, с которым уже поделились знанием. Так Таруц маркирует некое сообщество «причастных», как он уже делал это на выставке Respawn в галерее ISS MAG: там посетителей “окольцовывали” браслетами с названием проекта, а сами работы моделировали в 3D-пространстве ситуацию на выставке «Ультраприсутствие», прошедшей в сентябре в НИИxAlpbau.

Из большого подвального зала Таруц сделал световой коридор благодаря фиолетовым лампам, которые обозначали вектор по направлению к дальней стене галереи. В зале стоят своего рода кафедры, на которых располагаются реплики стекла Mercedes Benz C-class. Стекла в разной степени затонированы, и в каждом из них находится круглое отверстие, диаметр которого уменьшается по направлению от входа в зал до его конца. Таруц понимает автомобили и технику вообще как ведение войны в мирное время. Взгляд человека опосредован технологией, и тонировка и изогнутость стекла как раз и меняют оптику, помещая человека в капсулу, которая меняет восприятие. Чистое восприятие невозможно — и особенно «инопланетного», то есть радикального другого, которое при этом конструируется самим человечеством. Под одним из стекол лежат отлитые из латуни конечности, нечто среднее между пальцами и щупальцами (если между этими понятиями вообще есть разница). Столкновение с радикально иным происходит редко, но центрирует вокруг себя мировоззрение, производя точку отсчета для определения идентичности как человека.

На дальней стене коридора — пять графических работ, которые изображают один и тот же пейзаж. Это 3D-модели картины художника-романтика Альберта Бирштадта, которые изображают величественный пейзаж на разных стадиях катастрофы: в пространство картины врывается некое небесное тело (метеорит? корабль инопланетян?), заливая пейзаж светом разрушения. Копирование пейзажа в 3D подчеркивает искусственность романтического восприятия природы, а также просвещенческой категории возвышенного. Единственным возвышенным опытом видится только глобальная катастрофа. Небесное тело вырывается из изображений и вторгается в пространство выставки: круглые отверстия в автомобильном стекле — это и есть следы инопланетного объекта. Диаметр отверстий уменьшается, как будто тело сгорает в атмосфере Земли — и одновременно во множественности человеческой оптики.

За прозрачными пластиковыми жалюзи — ярко освещенный зал. В нем подвешены три графические работы, выполненные на солнцезащитных экранах. Одна из них спрашивает «What if I told you aliens don’t exist?». Светящийся white cube становится местом анализа: от облака тегов в предыдущем зале мы переходим к прямому вопросу. Но инопланетное вторгается и сюда: в углу прямо на камеру слежения повешено полимерное щупальце. Стена около него покрыта плесенью. Отстраненное пространство галереи тоже живет — и жизнь плесени инакова и непостижима для человеческого сознания. Чужие уже здесь.

1 243    2   

Текст и фото: Анна Быкова

Площадка «Старт» на время стала катакомбой: фреска темперой художника из Новосибирска Владимира Карташова представляет собой событие процессуальное – work in progress – он прямо в названии приглашает «Приходи на меня посмотреть». Профессия художника-монументалиста, к судьбе которого (дизайнерской и/или храмовой) до сих пор готовят российские училища, институты и академии, кажется, пребывает в абсолютном анабиозе. И если стрит-арт многотрудной фрески просто не предполагает (погибнет, жалко), то паблик-арт фигуративные композиции – особенно в Москве – давно скомпрометировал. В музейной и галерейной среде стенные росписи – явление, как это ни странно, не такое редкое (не так давно Каллима записывал стены российского павильона в Венеции футбольными фанатами, а Чтак вывернул наизнанку Ермолаевские залы ММСИ, валиком и кисточкой закрасив фальш-стены). Карташов на «Старте» предлагает что-то другое: перед нами фигуративная фантасмагория в городском пейзаже, по яркости и геометрическому полураспаду близкая бубновым валетам (кремлевские башни написаны в духе Ларионова, а прекрасные дамы в кокошниках или мотоциклетных шлемах отсылают к испанкам Гончаровой), по персонажам – к Гумилеву (стада жираф, олень пугливый), а по «сплетенью рук, сплетенью рук» – к «Гернике» Пикассо. При этом вся работа прошита современным косплеем – невесты в адидасе, маски с латами, безголовые рыцари и демонстранты с красными повязками на лицах и белым знаменем в руках, кажется, объявляют о капитуляции большого проекта и прокладывают себе путь из городского и храмового пространтва «глубоко внутрь», в заводские катакомбы.

1 243    2   

Текст и фото: Роман Осминкин

Коммунальная галерея «Егорка» – две комнаты в коммуналке на ул. Егорова в Петербурге, в которых недавно поселились переехавшие из Омска художницы Анна Терешкина и Анастасия Макаренко. Открытий выставок в традиционном понимании здесь нет, зато «есть укрытия». Терешкина и Макаренко в буквальном смысле укрывают свое искусство и искусство своих друзей, с одной стороны, от валоризации в общем потоке экспонатов white cube галерей, а с другой – от забвения вненаходимости. Квартирная галерея – этот, казалось бы, навсегда ушедший реликт времен советского неподцензурного искусства, на самом деле оказывается вневременным явлением, возникающим не только ввиду идеологического и художественного ценза, но и из простого отсутствия места и признания. Как пишетСм. Анна Матвеева. Места силы неофициального искусства Ленинграда. Часть 1. Квартирные выставки исследователь неофициального искусства Ленинграда Анна Матвеева: «Во всех странах мира маргинальные и чаще всего молодые художники, не востребованные кураторами и галеристами, устраивают выставки «для своих» в любых доступных помещениях: мол, если галереи нас не берут, то мы будем сами себе галерея». Но сегодня ситуация осложняется целым рядом дополнительных условий. Сетовать на невыставленность тем же Терешкиной или автору нижеописанной инсталляции – Анастасии Вепревой – уж точно не приходится – совсем недавно обе художницы были участниками выставки «Риторика власти» в Музее нонконформистского искусства в рамках международного проекта AiR Barents. Галерея «Егорка» – это скорее эксперимент над самой формой квартирного искусства – каким оно может быть и в чем его отличие от «большого» искусства. Кураторки сознательно выбирают свое «подполье», предпочитая называть его «убежищем». А в убежище ищут конечно же уже не открытий, а укрытий.

Одним из первых таких укрытий и призвана была стать тотальная инсталляция Анастасии Вепревой под названием «Записки из мертвого дома», недвусмысленно отсылающим к известному произведению Ф.М. Достоевского. Название – не просто дань классику или игра в «достоевщинку». Главным действующим лицом в жизни инсталляции действительно становится т.н. «малый зал» галереи «Егорка» – комната Насти Макаренко, в которой до вселения последней друг за другом умерло двое прежних хозяев. Поэтому и главный вопрос, который ставит инсталляция – это сама возможность жить в таком доме.

Инсталляция представляет собой несколько клубков черных шерстяных ниток, которыми Вепрева с помощью своих кураторок опутала комнату до состояния физического и психического дискомфорта пребывания в ней. Немаловажно, что эти шерстяные клубки не являются отправным материалом производства, а сами представляют собой развеществленные вещи, распущенные Вепревой в клубки, свернутые до состояния простейших объектов, будто схлопнутые в точки микро-вселенные. Главным элементом инсталляции является низкий провисающий «шерстяной» потолок, буквально вжимающий в землю и трансформирующий и так небольшое пространство комнаты в некое подобие коморки или футляра.

По сути дела «шерстяная комната» Вепревой, в которой добровольно вызвалась жить Макаренко, не имеет зрителя в традиционном понимании. Это инсталляция-призрак – её невозможно увидеть живьем, т.к. она существует только в процессе ее производства и остается лишь в формате документации. Документация – это ежедневные посты самой Макаренко (отсюда и аллегория на тюремные дневники у Достоевского), описывающие свои ощущения и чувства от проживания внутри такого сомнительного убежища. В этом может быть и состоит самое существенное отличие галереи «Егорка» от своих советских предшественниц – форма «укрытия» проблематизирует саму степень возможности приближения и обытовления искусства, то есть исследует границы его собственной смерти в неразличимости.