Ольга Божко
ПУЩЕ БЫЛИ СПИЦЫ — НЕБЫЛИЦЫ

507

FB 0 VK 0

17.02.11 ТЕКСТ: Влад Чиженков

Фото: Влад Чиженков
Открытие состоится: 17 Февраль 2011 г. · 19:00 — 22:00
Адрес: Малая полянка 7/7–5
Выставка открыта: с 17 февраля
Телефон: 7(903)562–72-41

Вязание на спицах было известно уже в Древнем Египте и, судя по всему, в Гомеровской Греции. Простая логика подсказывает также, что Пенелопа, ожидавшая возвращения Одиссея из его многолетних странствий и, в качестве отговорки от осаждавших её женихов, придумавшая некую нескончаемую текстильную работу, занималась на самом деле не ткачеством, а вязанием. Ткачество процесс необратимый, и невозможно распускать ночью то, что было соткано днём, с тем, чтобы на следующий день из тех же нитей ткать снова. Напротив, для процесса вязания является нормой – вязать, распускать связанное, а затем распущенные нити снова использовать для новых узелков. Путаницу с «ткать» и «вязать» связывают со сложностью перевода и туманностью значений архаических греческих терминов.
Между тем тихий и монотонный труд спиц Пенелопы не менее важен, чем полный невероятных приключений и просто всяческих небылиц, мореходный труд её легендарного супруга. Именно этот труд, петля за петлёй, ограждающий установленный порядок от посягательств сил хаоса, был залогом оправданной необходимости возвращения на вожделенную родную Итаку, именно благодаря ему приобретали смысл
все Улиссовы небылицы, становясь действительно эпической Былью.
Оля Божко в своём новом проекте тоже творит своего рода современный визуальный эпос, и название ему даёт, при всей его загадочности, вполне эпическое – «Пуще были». На суд зрителей художница выставляет серию вязаных, эпически огромных, объектов. Обращаясь к трикотажу, и шире – к текстилю, как художественному материалу, она не только помещает себя в архетипическую или мифологическую ситуацию, но и встраивает своё творчество в уже довольно обширный современный художественный контекст от Луизы Буржуа до Ларисы Звездочётовой. Особенно трикотажные объекты Оли Божко заставляют вспомнить работы Розмари Трокель (Rosemarie Trockel). Может даже показаться, что с творчеством именитой немецкой художницы наша соотечественница ведёт диалог и отчасти полемизирует. Та, со своей стороны, в работе с трикотажем, выполняемой, впрочем, не вручную, а машинным образом, касается не только гендерной тематики, но и вступает в диалог с Дюшаном и Энди Уорхолом, давая свою версию проблеме реди-мейда, серийного и штучного, индивидуального и тоталитарного. В этом смысле Розмари Трокель типичный художник поздне- и пост-индустриальной эпохи.
Оля Божко – наш современник, и в её работах свидетельства уже другого времени – времени цифровых технологий, виртуальной реальности, интернета и компьютерных игр
В том что её объекты выполнены вручную, заключён не ремесленнически-анахронический жест, а воспроизводится ситуация человека компьютерной эры, долгие часы и даже сутки проводящего наедине с пиксельной реальностью. Только здесь место пикселей занимают трикотажные узелки. Увлечённость вязанием, к тому же объектов, не имеющих никакого утилитарного назначения, можно сравнить с увлечением компьютерными играми. Действительно, черные пятна, покрывающие белые поверхности трикотажных объектов, напоминают в глазах самой художницы «пришельцев» из 8-битных компьютерных игр.
В самом деле, цифровая реальность создаёт иллюзию необычайной свободы субъективной фантазии и произвола. В своих вязаных объектах художница подвергает предельному опредмечиванию фантазмы, порождаемые пиксельной экранностью, и помещает зрителя в некое подобие сумрачного леса. Пиксели-узелки собираются в нечто напоминающее берёзовую рощу. На «стволах» «берёз» сидят «насекомые» из страз, как бы стараясь убедить зрителя в том, что он в лесу, среди деревьев. Но всё-таки это не деревья – подойдя поближе, зритель видит, что это огромные носки и варежки, связанные для каких-то небывалых исполинов. Впрочем, по поводу всякой небывальщины так и сказано – «пуще были». Но что значит «пуще»? Со словом «быль» как-то не очень и вяжется, и в самом слове слышится – пуща, чаща, роща, всё тот же лес. И зритель снова идёт по кругу и снова оказывается в лесу. Пусть это не буквальный, не образный и даже не метафорический лес, а какой-то смещено-семантический. Точнее сказать, трикотажный, или если снова взять шире, текстильный лес, неизбежно заставляющий вспомнить о связи текстиля и текста, текста и ткани, материи. Не только материала, но и той материи, которая вообще основа бытия и, следовательно, всякой были. Но тут же придётся вспомнить, что в античности материя ассоциировалась не с тканью, а с древесностью и называлась у греков hyle, а у римлян silva, то есть опять же лес…
И снова пуща, и снова быль и небыль, в которой исполинские носки и варежки оборачиваются таинственными берёзами с мерцающими на них стразами-стрекозами, а по белоснежной коре берёз разметались чёрные пятна, то ли «пришельцы», то ли новейшие ипостаси супрематических квадратов, и их вибрации подсказывают, что где-то рядом возможно притаился добавочный элемент…

Георгий Литичевский

www.iragui.com