Некрореализм в ММСИ

280        0        FB 0      VK 0
26.10.11    ТЕКСТ: 

На 4 биеннале современного искусства в рамках программы «Специальные проекты» проходит выставка «Некрореализм», открывшаяся в Московском музее современного искусства в Ермолаевском переулке, которая продлится с 13 сентября по 30 октября 2011.
Это первая масштабная ретроспектива некрореалистов и первая выставка в Москве после почти двадцатилетнего перерыва. Благодаря многоэтажности музея направление удалось разделить на несколько периодов развития, на каждом этаже свой, начиная с «зачатия» некрореализма (1 этаж), заканчивая сегодняшним днем (последний этаж). Одним из символов выставки являются деревья, которые демонстрирую богатство нашей территории, а именно средней полосы. Здесь и ольха, и береза, и сосна, и другие породы. На каждом этаже свое дерево, которое изменяет воздействие на человека, создает особую атмосферу. В музеи помимо картин экспонируются фотографии, фильмы.
Главная цель некрореалистов не показать страх перед смертью, а посмотреть на неё с иной стороны, оценить её с помощью смеха. Воспринимать смерть, как нечто обыденное и неизбежное, следовательно не бояться.
AroundArt побеседовал о некрореализме с одним из трех представителей направления, художником Сергеем Серпом.

Мария Гурова: Сергей, расскажите немного о некрореализме!?

Сергей Серп: Мы занимаемся вопросами смерти, которая всегда гонима. В искусстве всё, что касается этой темы, не приветствуется, а некрореализм тем более. У некрореализма многослойная структура восприятия, он многогранен. Художники нашего направления имеют свой оригинальный взгляд на вопросы смерти, обусловленный географией, социальной и культурной средой. Ничего подобного в мире нет, это чисто русское явление.
Оригинальность некрореализма заключается в том, что он делает смерть наблюдаемой, уводя зрителя от реалистических картин мёртвых тел. Танцы, пляски, хороводы орнаментально пронизывают всё тело направления. Некро — смерть, реализм — жизнь. Пространство между ними — наша зона интереса. Трое авторов, три личности, предлагают свои модели видения некрореализма и в сумме полностью освящают эту зону.

МГ: Откуда у вас появился интерес к смерти?

СС: Я родился и вырос в небольшом городке в СССР, где была традиция хоронить людей с духовым оркестром. Для маленьких городов было нормой, когда траурные процессии пересекали центр города. Или, например, если в школе кто-то умирал, у ворот школы ставили гроб с умершим для прощания. Я вырос в этом и не испытывал отвращения и страха. В детстве я жил на 5-м этаже и мог набдюдать похороны сверху, рассматривая тело в гробу, плачущих родственников, музыкантов оркестра. Шло осознание чувств, которые испытываешь, эмоций. Позже, в юности, я сам стал играть в этом оркестре, совершенно случайно. В зрелом возрасте работал целый год в доме престарелых, в ночном сервисе. Обмывал, выносил трупы пенсионеров. Они как правило умирали с 3-х до 6-ти утра. Мужчины не идут в эту сферу, это плохооплачиваемый и непосильный труд, этим обычно занимаются женщины, боящиеся трупов, поэтому меня туда приняли с радостью.

МГ: Как вы пришли к некрореализму?

СС: В 18 лет родители меня отправили учиться в Санкт-Петербург, где я очень быстро стал интересоваться искусством. Случайно попал в квартиру Юфита, где познакомился с его некроживописью, фотографией и кино и тут же понял, что это моё. Я забросил учебу и совершенно бессознательно посвятил себя творчеству. В то время концепция социальной жизни заключалась в том, что надо закончить вуз, получить профессию, зарабатывать деньги. Я об этом не думал. У меня было внутреннее желание осознать смерть и развиваться в этом направлении и т.д. Когда я начал заниматься некрореализмом, не думал о том как я буду зарабатывать на жизнь, хотя это была середина 80-х годов, шла перестройка. Кругом все интересовались бизнесом, деньги лились рекой, но меня это не интересовало. Это был своего рода протест против рыночных отношений. Я остался в искусстве и вскоре меня пригласили в одну из престижных арт-школ в западной Европе, где изучил профессию «артист». Была попытка бросить творчество, получил интересную профессию, но ничего не получилось. Тем самым убедился, что я на верном пути.

МГ: Как изменилось отношение по прошествии лет к самой смерти?

СС: Я как автор росту и мое отношение меняется. Вообще я считаю, что надо с рождения приучать детей к смерти, класть их возле гробов родственников. Свою дочь я с малых лет водил на кладбище, похоронные церемонии, теперь она спокойна к смерти. В этом нет ничего предосудительного или необычного, это естественно. Я сам лично наблюдал умирание людей, это очень торжественно и загадочно, впрочем как и рождение ребёнка, абсолютно одинаковые эмоции.

МГ: Ваши работы отличаются от работ других художников, они, я бы сказала, более оптимистические, яркие!

СС: Да, цвет для меня важен. Изучая случаи клинической смерти, наука доказала существование некой мыслящей субстанции, которая живёт после физической смерти тела. Умершие и ожившие люди рассказывают до мелочей, кто и что делал в операционной, после того как была зафиксирована их смерть. Так вот, цвет моих работ — это некая надежда, что есть что-то, что продолжает жить после смерти.

МГ: Продолжает ли некрореализм развиваться и как долго он еще просуществует? Есть ли продолжатели ваших традиций?

СС: Мы ещё живы и работаем, это доказывает, что некрореализм развивается. Качество развития будет зависеть от процесса осознания авторами своей личной смерти. Я считаю, что содержание творчества художника напрямую связано с переживаниями его личной смерти. Некрореализм это каждый из нас троих в отдельности, поэтому он будет существовать пока не умрёт последний автор. Не встречал ещё продолжателей наших традиций, никто не хочет умирать, а следовательно и заниматься некрореализмом.

МГ: Расскажите, как вы работаете, как возникает идея, вдохновение?

СС: У меня каждая работа имеет свою историю. Например, картина «Мужское счастье», сделана в стенах Русского музея в Санкт-Петербурге в 90-ом году, специально для совместной выставки с французами. Писал прямо в зале, где потом она и экспонировалась. Если присмотреться, то здесь фиолетовым цветом изображена карта Франции. На холсте присутствуют кабаны, топоры, копья и т.д. Дикий кабан в моем творчестве имеет большое значение — это сильный, смелый, отчаянный зверь. Почему «мужское счастье»? Это некая метафора смерти, мужчина — воин, с ним как-то больше ассоциируется смерть. Когда я планирую начать работу, то вижу некий фильм и в определенный момент делаю стопкадр, рисую эскиз на холсте и затем покрываю пространство маслом. Так же и с фотографией и инсталляциями. Часто это может длиться год или два, а иногда как вспышка в течение дня, закономерностей нет. Вдохновение работает вместе с моим умиранием, если вдруг задумаюсь, что я вечен на земле, то работа не идёт.

МГ: Вам хотелось отойти от некрореализма? Возможно, появлялась усталость от темы смерти?

СС: Усталость у меня появляется не от темы, а от того, что никто этой темой не интересуется. Как я ранее говорил, пытался заняться «светской» жизнью, бросить искусство, но от миссии не уйти. Не зря я рос всё время с окружающей меня смертью, полюбил творчество, кому-то оно понравилось, кто-то покупает, как тут отойти от любимого занятия. Да и предать те престижные музеи, которые меня выставляли и приобретали работы в свои коллекции, тех частных коллекционеров которые в меня поверили и вложили свои деньги, нет, буду отбиваться до последнего бревна.

Материал подготовила Мария Гурова

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.