INDI VISUAL — интервью

122

FB 0 VK 0

31.10.11 ТЕКСТ: Алина Гуткина

Интервью с одним из кураторов INDI_VISUAL Александром Евангели, а также с одним из участником проекта — художником Егором Крафтом, на мой взгляд, попавшим в точку, исходя из концепции проекта

I
Искусство, представленное на выставке, свидетельствует об опыте освоения существующих художественных практик молодыми художниками. На твой взгляд, рассматривают ли они сегодня возможность выхода за пределы существующего культурного поля и существует ли такая возможность?
Мне кажется, ты и сама понимаешь, что всякий выход за пределы существующего культурного поля означает всего лишь расширение этого культурного поля, то есть новое понимание его предела. Нельзя оказаться за пределом – это означает прекращение работы художника. Об этом писал, в частности, Фуко в работе «О трансгрессии». Когда он это писал, это было открытием, потому что казалось, что можно прорвать границы искусства и оказаться за пределами. А теперь мы понимаем, что свобода и предел – это одно и то же. И современное искусство обречено долбиться об этот предел. И надеяться, что это к чему-нибудь приведет.

Раскрой понятие «постинтерактивности», как ты понимаешь его и как он представлен на выставке. Например, мне показалось, что работа Гавриловой вполне себе в традиции концептуалистской. и т.д.
Да, Соня действительно лучше оперирует идеями, чем пластическими формами, это такой способ думать идеями пластических представлений. Картами, например, или вообще серийными представлениями.

Софья Гаврилова «Негативная диалектика»

Мне кажется, что опыт интерактивности сегодня перестает быть актуальным как некий исключительный опыт искусства, подобно тому, как перестал быть актуален опыт живописца, фотографа, проститутки, космонавта или любой другой опыт, бывший сначала инновационным, а потом ставший традиционным. Интерактивность обыденна и сама по себе ничего не несет. Это просто инструмент, и размышления о его возможностях перестали быть интересны. Нам трудно осмыслить интерактивность как некую медиальность, потому что сегодня это скорее только возможность коммуникации, но при этом превосходящая нашу физическую реальность. Как интерпретировать возможность медиалогически? Это новый взгляд на вещи – постинтерактивность утверждает тотальный релятивизм и связность форм, в том числе и тех, что кажутся завершенными. Соня внедряет этот релятивизм в синтаксис Конституции и открывает странную свободу. Или исследуем возможность публичного высказывания – и обнаруживаем контексты, в которых медиум уничтожает смыслы, как это делает Валя Фетисов.

Выбор участников связан с принадлежностью к школе Родченко. Можно ли назвать это попыткой «узаконить», как бы «зафиксировать» опыт становления конкретной институции? Должно ли быть важным для простого зрителя, что художники — выпускники Родченко?
Мне не кажется, что школа Родченко нуждается в легитимации. Вся наша ситуация, премия Кандинского, Инновация, где выпускники и студенты Школы оказываются в шот-листе, уже сделала это за нас. Насчет простого зрителя – если он вообще существует, то ему пофиг – Родченко или ИПСИ. Думаю, что простой зритель – это придуманная конструкция в интересах каких-то массовых зрелищ и потребительских форматов, не имеющая отношения ни к зрителю, ни к искусству. Ситуация «простого зрителя», наверное, больше относится к моде – чтобы носить такое же, как носят на улице, а в нашем случае — опознавать современное искусство не только на выставках.

Текст-концепция выставки говорит о рефлексии, которая потеряла свое значение. Художник все равно обязан учитывать ее, верно? каким тебе видится «идеальный» молодой художник — отрицающим ее, продолжающим, ставящим под сомнение?
Она не то чтобы потеряла значение, а просто она так глубоко интегрирована в современное искусство, что потеряла значение как место прежнего упования – то есть она встроена в структуру любого произведения, и еще один уровень рефлексии ничего не добавляет. Увеличиваешь дозу – и ничего не чувствуешь, кайфа больше не становится, предел достигнут, ничего не происходит.
Идеальный молодой художник мне видится как то, что поставлено под сомнение рефлексией. То есть художник – это такая фигура, созданная произведением и глубоко интегрированная в него. И добавление красок художнику ничего не добавляет к произведению. Идеальный художник должен исчезать.

Елена Асташова «Живой портрет»

Мне кажется, художник это вообще крайне подозрительная фигура, ему нужны деньги чтобы есть, спать, делать искусство и т.д. То есть он подвержен коррумпированию по самой своей природе. Не существует способа от этого уйти, если только не делать произведения, в которых художник исчерпывается, исчезает, как исчерпывается и исчезает рефлексия по поводу искусства. То есть произведение должно включать художника как абсолютную предельность, он должен исчезнуть в произведении.

Личный чувственный опыт автора возможен только на руинах «представлений о реальности»? Откуда берется эта «безусловность собственного воображения»? А как же единое информационное поле, коллективное бессознательное и блаблабла
Руины это такой мощный допинг для воображения. Кроме воображения не на что опереться. Мы только что о рефлексии говорили, – вот от нее и берется понимание того, что любое представление о реальности – твое, мое, Кузькина, Насти Рябовой, кого угодно – существует в историческом горизонте, коллективном бессознательном и блаблабла…

Даниил Зинченко «Болото»

Новые медиа — это просто одна из возможностей или это наиболее выразительный инструмент сегодня?
Это одна из возможностей и наиболее выразительный инструмент для ряда задач.

Ты познакомился с художниками на своем курсе Теория медиа? Расскажи про курс чуть подробнее.
Познакомился как преподаватель, перед которым студент, как перед богом, наг в своих помыслах. Художник же раздевается в произведении, и просит критика, куратора прикрыть ему стыд. А курс у участников выставки был самым долгим, сочинялся можно сказать под них и на их глазах. Я просмотрел программы медиатеории и визуальных исследований разных университетов Европы и США, ведущих и периферийных. Везде разные программы, и я убедился в том, что с самого начала знал – медиа-теоретик как шеф-повар, сам придумывает блюдо, даже когда варит картошку или макароны.
И новый курс – теперь годовой – читаю опять как бы заново. Я начинаю с систематической эволюции видения, т.е. с того, на чем закончил у предыдущих студентов. Это такая история искусства, пропущенная через разные контексты слепоты, которая до недавнего времени развивалась как форма античного умного видения. Искусство в своем усилии увидеть реальность каждый раз создавало новую историю, т.е. то, что искало. Это самое начало нового курса.

Есть ли какой-то соревновательный момент между практической Школой Родченко и теоретическим курсом ИСА Бакштейна? а соответственно, между выпускниками? Какой подход тебе кажется наиболее удачным?
Нет, не думаю. Мне кажется, различение между двумя арт-школами закладывается на вступительных экзаменах. В школу Родченко надо нести фотографии и видео, а на чердак Кабакова все остальное. Соответственно в Родченко идут выпускники ВГИКа, МАРХИ и МГУ, а в ИПСИ – выпускники Строгановки, а МГУ на порог не пускают. В процессе обучения это различие стирается. Все студенты социализируются как молодые художники, все делают современное искусство, участвуют в одних и тех же выставках, дружат, соперничают. Ты сама знаешь, что некоторые после ИПСИ идут в Родченко и наоборот. В зависимости от того, кому что нужно. Подход удачнее тот, где дольше учат, спроси у дипломников. Общие проблемы – негде учить.

Подготовка к выставке — это сбор готовых работ или создание их специально, в процессе дискуссии?
Многое существовало в виде проектных решений, что-то в виде эскизов. Готовых работ было совсем мало.

Можно ли сказать о каком-то «поколенческом срезе» ?
Можно, но не нужно. У нас в стране люди учатся в определенном возрасте, а потом перестают, даже если им и хотелось бы еще поучиться. Это социальная ситуация, а не поколенческая, как в 68-м. Раньше можно было говорить в терминах поколений, 100 лет назад, 50, даже 20 лет назад. А сейчас поколенческая история в целом закончилась и существует просто как такое объяснительное клише. Но отчасти она поддерживается благодаря тому, что реально интересные вещи – я не говорю об этой выставке – создаются во внезапных ассоциациях и союзах молодых художников друг с другом, как правило недолговечных. Из этого получается поколенческое искусство и иногда дети.

Какая-то работа на выставке выделяется лично для тебя?
Три работы.
«Электрический прибой» Наташи – эта работа для меня несет симптоматику какой-то новой чувствительности. В ней есть слой несколько наивного месседжа, но я не раз замечал, что для художника момент личной мифологии, какая-то редуцирующая работу интерпретация – неизбежная вещь, мне это не мешает.

Вторая работа Даниила Зинченко. Это темное мутное видео с нечитаемым посланием, как и большинство его работ, что дико раздражает его преподавателей и большинство критиков. Все эти его видео не могут быть проданы, не могут нравиться, не могут быть адекватно проинтерпретированы в традиционных координатах. По поводу его работ обычно говорят, что они инспирированы некрореализмом, что отчасти верно. Главный пойнт его работ – исследование современного образа и вообще новой природы мира. Весь этот цифровой шум, который прежде читался как стилизация даже неинтересно думать под что, сегодня сообщает о том, что мир виртуализован в самом основании, что образ вышел за пределы возможностей лингвистической интерпретации, искусство перестает быть языком, когда обращается к своей медиальной основе, что сегодня означает обнаруживать цифру вместо твердой почвы, и даже самое непосредственное столкновение с реальностью – путешествие через болото, точнее – предъявление этого столкновения в видео, оборачивается для глаза путешествием через болото цифрового шума, который является опорой для изображения. Для меня эти видео чрезвычайно симптоматичны, это как Билл Моррисон для начала нулевых со своими исследованиями медиума кино.
Третья работа – Вали Фетисова о современных формах социальности, которая сегодня существует как возможность – возможность запредельно интенсивной коммуникации и возможность подключения к ней в любой момент. Социальное не существует как единственный голос и не существует как слаженный хор – во всяком случае, до Occupy Wall Street не существовало этого хора, а голос лидера был не более слышен, чем твой собственный. Я имею в виду не только социальные сети, где каждый человек создает собственное сообщество, и при этом оно существует именно в режиме возможной коммуникации, а не реального хора. Я имею в виду общество за пределами социальных сетей и реальную ситуацию человека в обществе, – мы социализируемся не насильственно, а всегда по собственному желанию, через инет или микросообщества, которые сами выбираем. Сами выбираем СМИ и митинги на площадях. Пока мы не хотим этого, мы находимся в одиночестве и в тишине. Желая пробиться к социальной реальности, мы начинаем слушать и говорить, и обнаруживаем себя не в структуре, а в шуме. Социальный шум, в котором мы не слышим себя, заставляет нас замолчать или вернуться к структурам, основанным на взаимности и дружбе. Эта ситуация реализуется в работе Вали Фетисова.

II
Егор Крафт:
«Из всех выставок в которых мне пока доводилось участвовать, концепция indi_visual мне, как никогда близка. Я имею ввиду, что искренне кажутся важными и интересными вопросы медиа и реальности, их корреляции.
Хотя представленная работа была у меня в уме задолго до первых шагов к созданию этой выставки, я был очень воодушевлён когда прочитал стэйтмент indi_visual, сразу понял — это именно то, что так интересно. Хотя это неудивительно, ведь мы все погрязли в переваривании одного и того же опыта современности.
В последнее время создаётся ощущение, что на медиа искусство возлагаются надежды, как на своеобразный колодец из которого мы, молодые художники, должны вычерпывать авангард. А на практике получается, что мы рефлексируем эстетическую исчерпанность современности и травматический опыт прошлого…В общем, как всегда тупик…
Я очень болезненно отношусь к тому моменту, когда искусство замыкается на рефлексии самого себя, не ища выхода в реальность. Также и в представленном мной видео-лупе главный человеческий вопрос бесконечно тонет в недрах порядка архитектуры виртуального пространства, где каждый новый щелчок кнопкой мыши удаляет нас от вопроса подобно тому, как каждый следующий шаг развития медиа среды и виртуализации уводит нас дальше от понимания того — что есть аутентичная реальность.
Всё действие как бы превращается в Ги Деборовский «спектакль», где попытке осознания реальности и сути нашего в ней пребывания предоставляется мнимая свобода выбора пути постижения посредством медиа».

Материал подготовила Алина Гуткина