Жанна Татарова: «Свои методы я пока вырабатываю»

329

FB 0 VK 0

11.12.11 ТЕКСТ: Иван Новиков

Aroundart продолжает серию публикаций, посвященную молодым художникам. На этот раз Иван Новиков побеседовал с Жанной Татаровой, студенткой Школы фотографии и мультимедиа им. А.Родченко.

Иван Новиков: Расскажи немного о себе, как ты стала заниматься современным искусством?

Жанна Татарова: Очень смешной вопрос! Что обычно о себе рассказывают? Я закончила МосГУ по специальности «режиссер рекламы». Немного поработала в кино, но что-то не пошло. Потом случайно попала в редакцию «Большого города». Через некоторое время стала фотодиректором журнала «Тайм Аут». Мне всегда нравилось фото, и в «Тайм Ауте» я познакомилась с фотографом Гришей Поляковским. Мы очень подружились, он мне подарил фотик, начала сама что-то снимать. Но тут случился кризис и меня сократили, а фотаппарат остался. И я решила заниматься фотографией, так поступила в Школу Родченко. Там уже стало понятно, что можно не только фотографировать.

ИН: Получается ты пришла из мира работы с фото?

ЖТ: Да. В Родченко вообще, в основном, все фотоаппаратами приходят.

ИН: Что тебе было более интересно — обрабатывать фото или снимать?

ЖТ: Конечно, фотографировать. Я фотки не обрабатываю никогда. Мне хватает того, что гаджеты дают разную картинку. Помню первую триместровую выставку — «Пути сообщения». Моя работа называлась «Шум». Тогда еще мастером у меня был Влад Ефимов. На тот момент я поняла, что не в картинке дело, а в конце второго курса перешла к Роме Минаеву.

ИН: Почему ты перешла?

ЖТ: Я не собиралась поступать к Владу. Просто шла на «арт-фотографию» — значит «не документалистика». Однако с Владом мы не сработались, наверное, с Ромой просто было интереснее.

ИН: Ты имела четкие представления о том, что хотела получить от этого образования?

ЖТ: Есть коммерческая фотография — с ней все понятно. А есть что-то еще. Об этом мне и хотелось узнать. Я-то думала, что стану фотографом. Думала меня научат, как строить серию, как выражать свою мысль в образах. А в школе оказалось, что образ — это вообще не самое важное. Тогда фотография сама встала в ряд с другими медиа. Говорить можно не только изображением на картинке. Все зависит от того, что за мысль ты выражаешь. Можно и скульптуру делать, и живопись, и видео, и перформансы. Мне стало интересно как в одной работе возможно использовать разные медиа. В какой-то момент я прочитала интервью Нобуеси Араки, где он писал, что одну съемку он делает сразу на несколько камер, что он, как тысячерукий Будда, при помощи изображения разной фактуры пытается показать реальность. Примерно это мне интересно делать с разными медиа в одной работе. Только в моем случае речь идет скорее не о реальности, а об идее, которую я разрабатываю. Рома именно этому нас и учит — для каждой работы есть свои, более подходящие медиа.

ИН: Минаев на тебя сильно влиял?

ЖТ: Не могу сказать, что он прямо повлиял на меня. Еще учась у Влада, я отказалась от изображения, пользовалась и фотографией и видео. Мне стали интересны все эти мультимедийные проблемы, а Рома прекрасно разбирается в этом. Он очень хороший преподаватель, мне есть чему у него поучиться. Я сама решила к нему перейти, потому что видела, как он работает со своими студентами: не пытается именно влиять на кого-то.

ИН: Как ты понимаешь проблемы мультимедиа?

ЖТ: У каждого медиа есть свои особенности, все они по-разному работают, у всех своя смысловая нагрузка. К примеру, есть некая фотография. В интернете она — это одно, на фотобумаге — другое, напечатаная на принтере — третье. Есть еще фото с рекламного носителя. А если перенести ее в галерею, то тут уже все меняется. Можно на рекламную фотку пустить трансляцию, допустим, футбольного матча. Хотя это не самый красноречивый пример. Короче мультимедиальность — это такая игра со смыслами самого медиума и посланием внутри него. Мне нравится, как трансформируется смысл на гранях образа и медиа. Я участвовала в групповой выставке «Перформативный архив» (про выставку тут и тут), которую мы делали с Давидом Риффом. Она была посвящена 90-м. Моя работа называлась «Мама уходит на работу». В ней я использовала архивную фотографию и реальные объекты, которые есть на этой же фотографии плюс текст (рассказ). На фотографии моя мама в своей спальне. За ее спиной целая полка духов, а в самом углу фото видно дуло винтовки. Я реконструировала эту полку, нашла флакончик духов, которые были у мамы в то время, поставила винтовку. Сама работа о том, как в 90-е, после распада СССР стало возможно больше зарабатывать, покупать то, чего не было раньше в нашей стране, — всякое импортное добро. Но такую жизнь приходилось буквально отстаивать в оружием в руках. А что касается мультимедийности в этой работе: вот есть мой рассказ, как воспоминание, которое ассоциируется у меня с этими духами. Фотография работает как подтверждение исторической достоверности рассказа, а в настоящее я переношу сами объекты из этой фотографии

ИН: Ты использовала важные, личные фото?

ЖТ: Это я пока считаю слабым местом. Мне не нравится, когда художник говорит: «Я вот так чувствую». С другой стороны, избавиться от личного все равно не получится. Наверное правильнее сказать, что к собственной личности и переживаниям нельзя относиться как к сакральному или неопровержимому. Правильней будет анализировать личный опыт.

Иван Новиков: Расскажи немного о себе, как ты стала заниматься современным искусством?

ИН: Получается ты пришла из мира работы с фото?

ЖТ: Да. В Родченко вообще, в основном, все фотоаппаратами приходят.

ИН: Что тебе было более интересно — обрабатывать фото или снимать?

ИН: Почему ты перешла?

ИН: Ты имела четкие представления о том, что хотела получить от этого образования?

ИН: Минаев на тебя сильно влиял?

Previous / Next image (2 of 2)

ИН: Как ты понимаешь проблемы мультимедиа?

ИН: Ты использовала важные, личные фото?

ИН: Искусство для тебя — это аналитическое пространство, где можно работать с личным опытом?

ЖТ: Да, но не только. Мне кажется, что говорить о собственном опыте в работе — полная глупость. В случае с «Перформативным архивом» это было заложено в самой идее выставки. Там каждый представлял свой — в той или иной степени свой — личный «багаж». Опять же важно разобраться, что мы понимаем под «личным». Если речь идет про историю о том, как я с папой гуляла в парке и как нам было хорошо, то это не искусство. Этому место в собственном блоге. А есть темы, которые на примере личного показывают текущую ситуацию. Собственно искусством их делает анализ. Правда, которую художник смог усмотреть.

ИН: Расскажи что ты думаешь про нынешнее состояние художественной системы.

ЖТ: Если идеализировать, то сегодня уже ясно, что искусство — не в галерее или музее. Не важно, где ты выставляешься в итоге. Учиться искусству, точнее изучать и находить его пограничные практики, тоже можно всю жизнь. Пока я мало знакома с системой, так что даже не знаю, куда я хочу вписаться, что это за территория. Понятно, что не хочется быть таким сумасшедшим одиночкой. Есть же необходимость быть в диалоге с другими художниками, понимать, кто куда двигается. Значит ли это быть вписанным в систему? Хочется делать вещи, которые работают. Ты додумался до чего-то, выразил это в инсталляции/акции/картине/чем угодно и это что-то значит, как-то подействовало. В идеале, хотелось бы быть в системе произведение—реакция. На какой территории это происходит, наверное, второй вопрос.

ИН: У тебя уже появилось желание попасть на арт-рынок?

ЖТ: Конечно, хотелось бы зарабатывать искусством, но я пока не знаю как. Мне кажется, еще рано об этом думать. Мне еще не совсем удалось определиться с тем, какое именно искусство я хочу делать. В тех двух работах, про которые я тебе говорила, видно, что я еще только начинаю понимать, что и как можно делать. Про рынок мне еще рано говорить. Да и вообще продавать мне пока не важно. Даже не думаю пока об этом. Художник, наверное, и не должен об этом думать. Идея важнее!

ИН: Скажи, у тебя уже появились какие-либо методологические наработки?

ЖТ: Пока у меня нет никакой методологии. До нее нужно еще дойти. Есть разные работы, которые мне нравятся, но мне бы не хотелось перенимать чужые методы, хотя по-любому что-то перенимаешь. У меня сейчас вот небольшой ступор в связи с дипломом. Мы обсуждаем его с Ромой, и он предлагает мне разные крутые штуки. Но мне понятно, что я бы до такого не додумалась или не сделала бы так. А вообще мне нравится когда в работе есть ирония — на уровне концепции или в средствах, которыми ее доносишь. Это хотелось бы развивать. Не люблю претенциозность.

ИН: Погоди. Ты все же вносишь элемент оценки, когда говоришь — что-то крутое? Все равно у тебя есть некоторые точки отсчета?

ЖТ: Свои методы я пока вырабатываю. Ведь каждый человек все оценивает. Я думала над дипломом и столько всего там наворотила, что понимаю — это надуманно. Надо все делать без натуги. К примеру, я люблю лаконичность, но смотря, что под этим словом понимать. Не то чтобы все должно быть вылизано. Нет, просто все элементы, из которых состоит работа, должны быть не случайны.

ИН: Расскажи о том, как ты ощущаешь себя в контексте истории.

ЖТ: На самом деле я плохо ориентируюсь в искусстве. Не могу пока свободно говорить о тонкостях и различиях французского и американского экспрессионизма, и тому подобное. Однако на данный момент важными для меня пунктами являются дадаизм и Флюсксус. Еще в голову приходит работа… забыла как зовут художника. Работа, когда парень чистил ботинок, ставил ногу обратно в грязь и чистил второй, потом снова ставил его в грязь и снова первый. Это к вопросу о лаконичности. Конечно, важен концептуализм. Еще глотком свежего воздуха для меня был нет-арт. Это прямо родная территория.

ИН: Скажи, а как происходит работа над твоим дипломом?

ЖТ: Собственно тема диплома появилась еще из фото. Я уже говорила, что фотография для меня — способ сканирования окружающего. Потом смотришь, что же такое я снимаю? В определенный момент у меня набралось немалое количество фотографий «телочек». Основной сложность с этой работой, что тема довольно большая, охватить ее всю невозможно. Нужно сконцентрироваться на какой-то одной части. У меня пока выходит либо очень глобально, либо совсем дробно. Сейчас я скорее наращиваю теоретическую часть.

ИН: А верно ли будет сказать, что ты рефлектируешь над слипанием современного китча с некой идеальной красотой? Пытаешься отыскать красоту в сегодняшнем мире и не находишь, так как она стала категорией пошлости и китча?

ЖТ: То, что красоту не нахожу — верно. Насчет пошлости и китча — отчасти. Тут можно довольно долго распространяться. Мол, красота — это такая категория, в которую вмещаются некие выгодные понятия, и соответственно в качестве красивого можно предъявить довольно много вещей. А китч и пошлость это уже скорее следствие обращения с этим понятием. И я уже имею с этим дело, как с проявлением в окружающем мире. Имею дело со странной условностью, которая стоит за понятием красоты. Сейчас стоит, наверное, ограничиться в том, что будем говорить о женской красоте. Все-таки красота вообще — слишком большая категория. Что касается женской красоты — тут вообще все условно. Нам предъявляют некий образ как красивый, и мы соглашаемся: да, красивый. Но он же тоже не стоит на месте — постоянно трансформируется, вбирает в себя все новые элементы. Это и называется мода. И в таком случае непонятно, что такое красота вообще.

ИН: А формирование новой моды — это чья прерогатива: дизайна, искусства, идеологии или еще чего-нибудь?

ЖТ: Красота — это территория рынка. Мода и дизайн обслуживают это территорию. А что искусству делать с красотой, я и пытаюсь понять. Мне как-то проще сказать, что такое «не красота». В первую очередь, это подражание. Наша задача на сегодняшний день состоит в обрисовке ситуации вокруг этой рыночной красоты. Кроме того, необходимо понимание, что она абсолютно условна и просто выступает инструментом чьих-либо интересов. Пожалуй, это важный этап. И сегодня высказывание пока, видимо, может строиться вокруг «не это».

ИН: Тогда какова роль искусства сегодня? Может ли оно хоть как-то работать с «красотой»?

ЖТ: У искусства полно ролей! Огромное количество разных концепций! Одна из них — ставить под сомнение современное устройство общества в целом. Просто границы искусства на сегодняшний день также размыты, и одна из его задач — изобретать себя. Что касается критики современного общества, это такая пограничная практика между искусством, философией, политикой и много чем еще. Есть также теория, которую я недавно стала называть «пока держимся»: искусство может критиковать какие-то вещи и, если так можно сказать, обозначать новые «горизонты». Но рано или поздно все эти новые горизонты будут искажены и апроприированы, тем же рынком. И тогда искусство/философия/прочее будет изобретать новые горизонты. А потом то же самое будет с
ними. Такой вечный двигатель.