Юрий Шабельников: «Примитивный человек востребует примитивное»

546

FB 0 VK 0

8 декабря в галерее Марата Гельмана на Винзаводе открылся проект Юрия Шабельникова «Библейская почта». На стенах галереи – холсты уже привычной для художника монументальности с монохромными размытыми изображениями. Среди них – Сикстинская капелла, парижский Grand Opera, Нью-Йорк с высоты птичьего полета, горы, супермаркет и прочие хрестоматийные виды. Поверх холстов закреплены листы бумаги с текстом, сложенные в форме самолетика. Такие же «самолетики» оказываются и на объектах, раскинутых по пространству выставки – сковородке, солдатской каске, томике «Капитала» Карла Маркса и других. На этих листочках тексты из Библии как «послания свыше». Используемый фрагмент указан в названии каждой работы. Любопытный зритель может прочитать фрагмент полностью здесь же – на полке у каждого холста находится современное издание Священного писания. Aroudart спросил Юрия Шабельникова о том, почему художник обратился к библейским текстам и что ожидает от зрителя.

фото: Алексей Киселев; предоставлены Юрием Шабельниковым

Ольга Данилкина: В своем тексте вы говорите о том, что задача проекта – актуализировать библейские смыслы для зрителя. Почему вы посчитали это важным сейчас?

Юрий Шабельников: Определенные процессы происходят в общественном поле. С одной стороны – возрождение Православия. С другой стороны, когда мы сталкиваемся с людьми, которые причисляют себя к православным, выясняется, что они религиозно безграмотны – не читали ни Новый, ни тем более Ветхий завет. В лучшем случае – это Новый завет, а так они читают в основном молитвы, слышат фрагменты Писания на праздниках. Входить в текст, каждодневно в нем разбираться они не пытаются. Отсюда у них появляется упование на чудо, всякое сверхъестественное и прочее. Я делаю этот жест для того, чтобы люди обратили внимание на сам текст, само послание, вчитались в него, занялись им.

ОД: Почему вы обратились к технике ассамбляжа?

ЮШ: Мне здесь интересен феномен театра, когда появляется герой на фоне ландшафта. В данном случае герой – это текст, если посмотрите на ассамбляж, то текст реален, а то, что на холсте – иллюзия, она нарисована. Через ассамбляж проявляется метафора того, что есть нечто постоянное, настоящее, реальное, а есть нечто иллюзорное.

ОД: На каком языке текст?

ЮШ: Латынь (Sacra Vulgata), греческий (Septuaginta), английский, старославянский и немецкий (лютеровская Библия).

ОД: Как вы подбирали фон для текста и соотносили его с ним?

ЮШ: Простой пример: Сикстинская капелла – где она располагается? В Ватикане. «Страшный суд» кто писал? Микеланджело Буонарроти, католик. Соответственно, какой текст там может быть? На латыни. Или другой пример – тюрьма, на этом фоне размещен текст из Ветхого завета на старославянском. Поскольку в России узилище и тюрьма являются составляющей нашей национальный цивилизации, то здесь речь идет о тюрьме как о части культурного ландшафта.

ОД: Как с конкретным текстом соотносится изображение, на котором он располагается?

ЮШ: Напрямую. Например, к изображению супермаркета следующий текст: «Итак не заботьтесь и не говорите — что нам есть или что пить или во что одеться». Это буквально трюизмы. При этом присутствует многоступенчатость: по идее сразу можно все понять, но если начинать разбираться, то найдется много подтекстов.

фото: Ольга Данилкина

ОД: Получается, что это своего рода иллюстрация…

ЮШ: Иллюстрации нет, есть театральное действие. Текст существует в некоем пространстве, я соединяю текст и пространство. В данном случае текст внутри, в тех декорациях, в которых он наиболее точно показывает свою смысловую остроту. Меня беспокоит именно смысловая острота – чтобы человек не пролистывал. Библия – это сложная конструкция. Во-первых, там не один автор. Во-вторых, там есть и просто хроника (например, Первая книга Маккавейская, Вторая… – читать это тяжело), и откровения или важные философские и теологические конструкции, в которые надо вникать. Даже Псалтырь – это потрясающие гимны, с одной стороны, поэзия, а с другой – в них есть теология, в которой надо разбираться, она требует концентрации, напряжения, усилий. Об этом весь проект. Это сочетание банального, прямого и многосложного. Для меня было важно, чтобы зритель посмотрел, и все ему становилось ясно, он может читать любые слои.

ОД: Почему использована такая гамма?

ЮШ: Это не гамма, это графичность – я убрал цвет. Кроме того, все работы как бы смазаны, это тоже метафора: проходит картина мира, уходит, это ее ухождение, а текст постоянно присутствует.

ОД: Может ли сюжет, библейская тема в искусстве быть исчерпаной?

ЮШ: В современном искусстве нет тем. Есть проблема и смысл. Когда мы работаем со смыслами, проблемами, то у всех авторов разные методики и стратегии, отсюда и получаем разное. Тема – это «праздник», «спорт», «война». Таких тем нет, это все заголовки. А смыслы – они не исчезают.

фото: Алексей Киселев; предоставлены Юрием Шабельниковым

ОД: Возвращаясь к задаче, которую вы ставили. Какова сейчас социальная задача современного искусства и художника, на ваш взгляд?

ЮШ: С одной стороны, просвещение, с другой – мы сейчас существуем в поле, где критерии не работают. Начинаются какие-то фестивали, конкурсы, и вместе с ними спор об элементарных вещах. До сих пор «Черный квадрат» многие считают бесовщиной – это же ужас, дремучесть. Даниил Дондурей говорит о сложном человеке – у нас люди не хотят быть сложными, они хотят быть простыми и еще более простыми. Это манкуртство, мы находимся в царстве манкуртов – их большинство, они начинают навязывать определенные ценности. Примитивный человек востребует примитивное, поэтому примитивного становится больше – так работает рынок, на что спрос, то и доминирует. Все это информационный и культурный мусор. Даже телеканал «Культура» чудовищен, там нет изобразительного искусства. Появляется, допустим, Караваджо, и то потому, что привезли выставку. Проблем, аналитики, информации – в мире многое происходит – этого ничего нет. Только какие-то выставки поделок из Сибири, любовь к земле русской и Караваджо – вся картина. Еще мне особенно нравится передача «В Музей – без поводка», где человек разговаривает с собакой об искусстве. Это чудовищно, это симптом. Я против этого, я хочу это поменять, перевернуть.

Материал подготовила Ольга Данилкина