Оля Кройтор: «Продолжаю жить в своем кинофильме»

234        0        FB 0      VK 0
12.01.12    ТЕКСТ: 

Оля Кройтор рассказала Aroundart о своей двойной жизни. 


Оля Кройтор — художник, фото: Мария Калашникова

Сергей Гуськов: Во время выставки «Трудовая книжка» я узнал, что ты совмещаешь работу в МГТУ им.Баумана и художественные практики. Много времени занимает преподавание черчения, которое считается официальной работой, но при этом искусство тебя интересует больше. Всегда возникает сложность с таким сочетанием.

Оля Кройтор: Вся штука в том, что ощущается нехватка времени. Если бы я могла раздвоиться, я бы чаще ходила на работу. Но времени нет, поэтому сложности с сочетанием. Конечно, постоянно приходится перестраивать мозги, так как в одном месте ты работаешь в одном ритме, а дома — по-другому. Иногда нужно сутки отсиживаться-отлеживаться после работы, чтобы перестроиться.

СГ: В тему перестраивания мозгов: обычно то, что связано с другой работой у художника, сильно влияет на его искусство. Чувствуешь нечто подобное?

ОК: Думаю, да, влияет. Мне кажется, что мои работы стали как раз более геометричны, судя по тому, что я вижу. Я задумываю что-то одно — делаю, вижу результат — и тут доходит, как это вообще могло появиться в голове. Все возникающие идеи становятся более структурированными. Ты начинаешь лучше понимать форму, объем, движение тела. Хочется усилить данный эффект, задействовать его по максимуму. Такое постепенное нащупывание того, что с этим можно делать. Я изучаю его — он меня.

СГ: Ты сказала, что, поскольку ты преподаешь черчение, сама форма организации чертежей влияет на твое искусство. Но преподавание содержит еще и такой аспект, как назидательность, дидактичность. В искусство художника, который преподает, проникает это назидательное начало. Не возникает желание учить, когда делаешь искусство?

ОК: Наверное, пока что я реализую это начало только в работе. Чему учить? Если учить, то нужно объяснять то, что человек не знает. Как это сделать в искусстве? Ведь ты обращаешься, как правило, ни к какому-то конкретному человеку, а к большому числу людей. Мне кажется, я пока слишком молода, чтобы как-то назидать. Я пока сама себя до конца не изучила. Со студентами проще — я им рассказываю то, чего они не знают.

СГ: А ты не думала осмыслять в искусстве свою работу преподавателем черчения, практику своей жизни?

ОК: Рассказать историю?

СГ: Необязательно историю. У тебя складывается определенный опыт, который отражается в работах.

ОК: Конечно. У меня есть подобные задумки. Как раз вчера я вспоминала работу, которую показывала на выставке «Трудовая книжка». Тот проект был связан как раз с моей преподавательской практикой. Недавно я ездила с коллегами-преподавателями на конференцию. И в каком-то кафе я им рассказывала о своем проекте на «Трудовой книжке». Они конечно очень смеялись, потому что, если вникнуть в работу, она как раз била по самому больному сейчас на нашей кафедре. Для тех, кто пришел на выставку, возможно это было не совсем понятной историей, для преподавателей же — удар в точку.
Возвращаясь к вопросу о моей практике — кому это может быть интересно, кроме меня? Скорее всего, таким же, как я, преподавателям. А что касается других людей… ну тебе же не интересно слушать историю какого-нибудь крановщика!


работа Оли Кройтор на выставке «Трудовая книжка», фото: Влад Чиженков

СГ: У меня есть преподавательский опыт, поэтому мне как раз было бы интересно узнать твою историю. Тут присутствует еще такой момент: современное искусство в многих странах становилось орудием социальных требований и борьбы за гражданские права. Ты можешь говорить от лица конкретной группы населения, учителей или преподавателей, а ведь у нас в стране это социально не защищенные люди. Речь необязательно идет о чистом активизме, но раз ты попала в определенные обстоятельства, то можешь как-то задействовать их в искусстве.

ОК: Понимаешь, по складу ума я пытаюсь увидеть больше чего-то хорошего. Всякий негатив остается позади. Я вижу все проблемы, но больше всего от работы я получаю удовольствие. Когда приходишь в университет, забываешь об этой социальной неустроенности, попадаешь в кинофильм годов 1980-х. Вокруг такие колоритные персонажи. Отношения совсем другие. Только сейчас я начала замечать социальные проблемы, о которых ты говоришь, но, если бы я занималась социальным искусством, я бы сразу вгрызлась в эту тему. Но так я вижу совсем другие вещи. Мне интересно изучать людей в данных обстоятельствах. Потом одно от другого неотделимо… Вопрос времени — преподаю я только третий год — и очевидные проблемы, конечно, стали выявляться только сейчас.

СГ: А ты изучаешь людей в этом сегменте жизни как обычный человек, как нейтральный наблюдатель или как художник, то есть с прицелом на то, что это будет использовано в дальнейшей художественной практике?

ОК: Понимаешь, невозможно отделить одно от другого — человека от художника. В итоге, они смешиваются. Ты наблюдаешь, у тебя появляются идеи. Сложно заставить себя только смотреть или только придумывать. Смотришь, и все само по себе рождается. Сначала начинаешь наблюдать. Люди вокруг такие смешные, они настолько не похожи на мою жизнь за пределами университета, что каждый раз ты оказываешься как будто в кинофильме про Советский Союз. Кругом куча бабушек, и мальчишки, зачастую одетые, как в тех самых кинофильмах; речь, похожее поведение. Хотя, конечно, разные встречаются.

СГ: Ты скрыла от других преподавателей участие в выставке «Трудовая книжка». Потом ты говоришь, что жизнь людей, которые работают с тобой или которые учатся там же, сильно отличается от той, которой живешь ты. И, насколько я знаю, ты не афишируешь при студентах, что ты художник. Почему?

ОК: Большой вопрос — как им об этом сказать. «Ребята, знаете, я художник». Или: «Здравствуйте, меня зовут Ольга Игоревна. Я художник. Буду у вас преподавать, так что смиритесь с этим». Как сказать? Они не спрашивают, но, конечно, подозревают. Непонятно, чем я занимаюсь, — и по внешнему виду и по общению, так как мы обсуждаем с ними все подряд. Но, насколько я вижу, искусство им совсем неинтересно. Они не понимают, что это. Я помню свой первый курс, тогда я сама тоже ничего не понимала и не знала, что существует современное искусство. Сейчас я преподаю в основном первому и второму курсу. Откуда им об этом знать? Скорее всего, и по окончании института они не будут ничего знать о современном искусстве. Конечно, нужно что-нибудь придумать. Только в конце этого семестра ко мне подошла студентка и спросила, когда у меня будет следующая выставка. Сказала, что ее друг был на моей выставке в ММСИ этим летом, что было очень круто. Я была приятно удивлена! Спасибо, Марина! Сказала, чтобы она сохраняла текущие чертежи с моими автографами.

СГ: Есть желание рассказать о современном искусстве, не только о том, что ты делаешь, а вообще?

ОК: Да. В конце концов, это развивает мозги, делает человека ни машиной, ни животным, а именно — человеком. Понятно, что, если этим займусь я, то у них будет больше возможностей что-то понять. Они могут прийти на какую-нибудь выставку на Винзаводе и сказать: «Что за фигня? Не понимаю и знать не хочу». Но если я как преподаватель, обладающий каким-то авторитетом (хотя я думаю в моем случае — это все-таки человеческая симпатия, разница-то у нас небольшая), расскажу им о выставке, реакция может быть другой. Потому что обо всем можно рассказать интересно. Мне кажется, я умею объяснить доступным языком. Если с ними правильно говорить, то с большой вероятностью они станут думающими людьми.


Оля Кройтор — преподаватель, фото: Никита Хвецкович

СГ: Какова реакция твоих коллег, которые больше знают о твоем творчестве?

ОК: Они знают, что я закончила художественный ВУЗ. То, что я художник, знает, наверное, преподавателей десять, а вообще у нас на кафедре — 90 с лишним человек. С половиной из них я не общаюсь, просто потому что не пересекаюсь с ними по времени. Что касается тех, кто знает, я рассказала только тем, кто мне лично интересен. Тем, кто знает, интересно, им нравится. Наш бывший зав. кафедрой ходил в галерею Гельмана на выставку, в которой я участвовала. Он был просто в восторге, увидел совсем другую жизнь. Первое, что он сказал: «Вот я понимаю! У нас сначала конференция, а потом дают поесть и выпить, а у вас все правильно: выпил с самого начала и смотри-наслаждайся. Вот это интересная жизнь!» На выставке было много людей, и весь этот антураж его и увлек.

СГ: Ему понравилась атмосфера.

ОК: Да. Я знала, что он будет в восторге. Потом он рассказывал другим преподавателям, нашим общим знакомым. Так что теперь все в ожидании новых выставок. Недавно у меня с собой был ноутбук, и я показала одному из преподавателей видео перформанса, где я лежала обнаженная под стеклом. Он спрашивал, не стесняюсь ли я. Я ответила: «Я показывала свое тело на той выставке огромному числу зрителей, так что меня скорее волнует, как ты сам будешь на меня смотреть после этого». Он сказал: «Хорошо. Красиво». Наверное, теперь будет что обсудить в курилке.

СГ: В нашей стране фоновое отношение к современному искусству негативное. Многие художники стараются лишний раз не напоминать, что они художники. У всех есть какая-нибудь другая работа, часто низко оплачиваемая, а об их существовании как художников известно только среди своих, в достаточно узком круге. Для всех остальных они — преподаватели или дизайнеры. Не было ли это одной из причин не афишировать, что ты занимаешься современным искусством?

ОК: Нет. Я просто не обсуждаю свою жизнь с другими людьми. Важный момент: человек должен задать вопрос. Моя начальница в университете только спустя много времени поняла, что я серьезно занимаюсь искусством. И она меня спросила: «Зачем ты тогда преподаешь?». Многие преподаватели, которые знают о том, что я художник, спрашивают: «Что ты делаешь — натюрморты, пейзажи, акварели?..» Это ужасный вопрос, на который я отвечаю очень смазано: «Современное искусство, смешанная техника». Объясняешь, а они ничего не понимают, но кивают головой. Главное, что девочка чем-то занимается. Те, кто до сорока лет, молодые — более-менее понимают. Просто мы больше общаемся, пьем вместе кофе или пиво после работы. Тогда это можно обсудить, проще рассказать что и как. Потому что, конечно, каждая работа — это история
В обычной жизни, уже не в случае преподавателей, чаще всего говорю, что я преподаватель, потому что иначе, скорее всего, получится идиотский диалог: «А ты кто?» — «Художник». — «Нарисуй меня. Можешь меня нарисовать?» Я уже устала ненавидеть людей за эту фразу. Уж лучше пусть думают, что я преподаватель. Хотя на преподавателя тоже не очень хорошо реагируют…

СГ: В этом смысле современный художник оказывается в той же ситуации, как и сексуальные меньшинства. В условиях агрессивно-консервативного окружения не все из них делают камин-ауты, скорее, наоборот: ходят в гей-клубы, живут своей жизнью, но не говорят об этом посторонним. К сожалению, так сложилось в нашем обществе, что афишировать принадлежность к какому-либо меньшинству значит идти на конфликт. Не всякий готов к такому. Арт-сообщество тоже оказывается своего рода меньшинством.


перформанс Оли Кройтор на персональной выставке в ММСИ, фото: Мария Калашникова

ОК: Да, я согласна. Сейчас мои родственники уже представляют меня другим людям как художника, а раньше говорили: «Оля у нас богема». Говорили про меня: «Она так одевается и говорит, потому что художник». То есть как будто это какая-то болезнь. Привыкаешь жить в таких условиях. С другой стороны, родители начали прощать мне любые поступки, когда поняли, что я художник. Оказывается, что, когда ты художник, можешь не отвечать ни за что.

СГ: Это оборотная сторона того, что художников относят к замкнутым группам, меньшинствам. Но как раз за это же художников критикуют: когда некие острые высказывания или скандальное поведение вводятся в сферу искусства, их становится нельзя атаковать, то есть это такая форма защиты.

ОК: Да. Просто я не занимаюсь радикальным, критическим искусством. А так мне кажется, художники всегда в ответе за то, что они делают. Все разбирают их творчество, критикуют. Наоборот, в обычной жизни ты можешь всех х**ми крыть и голым ходить, но именно в искусстве ты оказываешься ответственен за свои поступки. В этом смысле нельзя быть безответственным.
У меня такая позиция, что я не хочу усложнять. Если бы я была писателем, то писала бы очень мало. Всегда страшно делать картину — вдруг выйдет что-то не то. Я боюсь писать аннотации и экспликации, последний раз я просила о помощи Максима Крекотнева.

СГ: Напоследок хотелось бы узнать, какая у тебя зарплата в университете и что, учитывая эту маленькую сумму, держит тебя там.

ОК: Самый главный вопрос! Моя зарплата — восемь тысяч рублей без вычета налогов. Причем работа занимает кучу времени, официального и неофициального. Мне вообще непонятно — какая мотивация может быть у других преподавателей — у тех, кому до сорока лет. Меня же держит интерес. Я многого не знаю, учусь каждый день. Чертежи невероятно красивые! И, конечно, люди: я продолжаю жить в своем кинофильме.


работа Оли Кройтор на выставке «Раздвоение личности», фото: Влад Чиженков

Материал подготовил Сергей Гуськов

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.