#Коллекционеры

Иван Исаев: «Не только за сто тысяч евро, но и за две, три, пять»

1 131        2        FB 0      VK 0

Один из самых молодых коллекционеров российского искусства и куратор

23.04.12    ТЕКСТ: 

Коллекционер, куратор и просто неравнодушный к искусству человек Иван Исаев ответил на вопросы Aroundart.

Елена Ищенко: Ты учился в РУДН на математическом факультете, а потом вдруг решил заниматься искусством. Как это произошло?

Иван Исаев: Изначально от искусства я был категорически далек, до определенного момента оно меня вообще не интересовало, несмотря на то, что я из интеллигентной семьи. Пожалуй, поворотный момент произошел в 2006 году, когда я попал на выставку Анатолия Зверева в галерее «Кино». Я был очень впечатлен выставкой, особенно когда узнал, что Зверев был маргиналом и при этом настоящей легендой, которого отмечал сам Пикассо.

ЕИ: Получается, что на тебя большее впечатление произвела личность художника?

ИИ: Скорее, значение этой личности. Я начал ходить на выставки, смотреть, думать. В тот момент в воздухе витала идея, что искусство – это достаточно хороший способ вложения денег. Мне это показалось интересным, тем более, тогда я как раз начал зарабатывать. Я подумал – почему бы не заняться этим? Если даже говорить не о деньгах: покупая произведение искусства, ты покупаешь нечто уникальное, как-то отличаешься от толпы. В 2007 году я сделал свои первые покупки – взял кредит и купил несколько работ.


Владимир Маслов, Вечернее облако, 2006, 50х70

ЕИ: Взять кредит – это прямо серьезное вложение.

ИИ: Ну, это был такой осознанный порыв, но я ни на секунду – ни тогда, ни в будущем – не усомнился в его правильности. Тогда я смотрел на искусство совсем другими глазами: я взаимодействовал исключительно на субъективном уровне.

ЕИ: Что же это за художник?

ИИ: Владимир Маслов. Я думал, что он недооценен, и это хорошее вложение на будущее. Однако основным импульсом стала все же бешеная энергетика его работ. Несмотря на то, что Маслов достаточно архаичен, его работы заряжают меня и сейчас – хотя я живу с ними уже пять лет. Он, безусловно, талантливый и даже гениальный живописец, но в том и дело, что живописец – в контексте современного искусства это несколько умаляет его историческое значение. По сути, он тоже маргинал, наряду со Зверевым, недаром у него была с ним совместная выставка году в 95-м.
Потом, на Арт-Москве в 2008, я познакомился с Сергеем Поповым, который пригласил меня участвовать в выставке молодых коллекционеров. У меня к тому моменту было несколько работ Маслова, одна работа Игоря Ворошилова и пара работ Натты Конышевой. Я старался выбирать людей, которые могут претендовать на то, чтобы стать классиками, но в то же время недооценены. Конечно, в основном интересовал «второй авангард», «неофициальное» искусство. Пока моя коллекция постепенно росла, я понял: чтобы заработать на этом, нужно постоянно покупать и перепродавать.

ЕИ: А купить и долго ждать?

ИИ: Нет. Даже если посмотреть, насколько подорожал Пикассо за последние 20–40 лет, то, в принципе, любой банковский вклад будет настолько же выгоден. Ценные бумаги или золото в этом смысле будут даже лучше Пикассо. Художники дорожают в определенные периоды, моменты: после важных больших выставок, покупок их работ музеями, продаж на аукционах, выхода каталогов. Перед этим работу автора нужно успеть купить, а потом – в этот ключевой момент – нужно умудриться его продать, что на нашем рынке вообще сделать крайне сложно, – только тогда ты достаточно приумножишь вложенные средства. Либо, опять же, нужно постоянно перепродавать, все время получать небольшую прибыль.


Аслан Гайсумов, Без названия, 2011, фото: Ольга Данилкина

ЕИ: Но ты, насколько я знаю, постоянной куплей-продажей не занимаешься?

ИИ: Нет. К тому моменту, как я понял, что зарабатывать на искусстве трудно, сам процесс коллекционирования увлек меня настолько, что это уже перестало быть определяющим фактором. На первый план вышло то, что ты владеешь куском истории, ты имеешь в своем распоряжении историческую ценность. А фактор выгоды со временем стал просто бонусом – если художник существенно вырастет в цене, то тебе будет приятно.

ЕИ: Сколько уже работ в твоей коллекции?

ИИ: Не знаю точно. Я уже давно хочу составить каталог произведений, но пока дошел только до того, что посчитал всех авторов – их у меня 20. Это если считать даже самые небольшие, символические работы. У меня, например, есть три семечки из работы Ай Вэйвэя, которые мне привез Дмитрий Каварга из Лондона. И пусть даже это всего несколько грамм, но…
У меня есть довольно много работ – которым я даже счета не веду – такого достаточного маргинального автора – Игоря Рожанца. Он тоже из плеяды нонконформистов, в 80-х выставлялся в зале на Малой Грузинской, а еще, по сути, изобрел собственный стиль «Пуантель по белому»: он рисует точками, но делает это крайне медленно, он может нанести всего одну-две точки за один присест. В итоге, у него получается определенная сигнальная система, своя система символов, – зашифрованная жизнь. То есть Рожанец криптографически упаковывает в живописный архив все свое накопившееся бытие, все воспоминания. По-моему, это чрезвычайно актуально. По своему потенциалу, он, на мой взгляд, достоин того, чтобы стать одним из важных артефактов эпохи.

ЕИ: Кого бы ты особенно хотел заполучить в коллекции, кого у тебя еще нет?

ИИ: Есть два пока недоступных для меня художника, владеть произведениями которых – практически моя мечта. Во-первых, это Олег Васильев. С моей точки зрения, главный гений в русском искусстве всего ХХ века. И второй автор – это Ив Кляйн. Это человек, при жизни приблизившийся к какому-то вселенскому абсолюту, единственный художник, который систематически оперировал абсолютными вещами… и, возможно, есть авторы, которые больше Кляйна повлияли на ход истории искусства, но вот более масштабной, выдающейся личности в искусстве ХХ века просто не было!


Хаим Сокол, Memories, 2007

ЕИ: А как ты стал куратором? Зачем тебе это?

ИИ: Где-то в 2010 году я осознал, что у меня просто нет такого коллекционерского потенциала, чтобы влиять на процесс. Для этого нужно быть коллекционером масштаба Виктора Бондаренко или Игоря Маркина. Я задумался, как я могу расширить свое присутствие в мире искусства. Ведь чем больше ты этим занимаешься, тем сильнее тебя затягивает. Я подумал, что моя задача как коллекционера – постоянно делать выбор, а задача куратора, в принципе, такая же. А что может быть лучше, чем реализовывать свои идеи? Так я и решил стать куратором.

ЕИ: Как ты организовывал свою первую выставку «Искажения. Земли»? Вот сам процесс: тебе пришла в голову идея, но ведь потом нужно отобрать художников, отобрать произведения.

ИИ: В основном, я ориентировался на художников, с которыми был знаком, и, кроме того, выделил для себя еще тех, чье мнения было для меня значимо и интересно, – например, «Recycle», Хаим Сокол. В итоге набор получился довольно разнообразным, но тут есть один нюанс: тема восприятия земли – это очень широкая, глобальная тема, высказывание и рефлексия на нее любого значимого художника будут интересны. Сюда можно привлекать совершенно разных художников и объединять их в одном пространстве. Пространство Агентства Арт.ру, где я реализовал первую часть проекта, достаточно небольшое, это было неким естественным ограничением. Я подумал, что эту выставку можно масштабировать – сначала делать ее в маленьком музее, потом в музее национального значения, потом на международном уровне. Проект, сам по себе, имеет такой потенциал. При этом хочу отметить, что пространство «Искажения. Земли» – это совсем не только экспозиция, но и интеллектуальное пространство каталога, куда вошли беседы с участниками проекта, и таблички со сжатым, практически афористичным, выражением их восприятия земли, которые «левитировали» рядом с произведениями на выставке.


Евгений Михнов-Войтенко, Без названия, 1978, бумага, темпера, 76х46

ЕИ: Сначала стал коллекционером, потому куратором, так и напрашивается следующий шаг – стать художником. Не думал об этом?

ИИ: Во-первых, почему это следующий шаг? А во-вторых… Пока я ощущаю в себе потенциал и вижу большую территорию, которую надо осваивать в поле кураторства. Это главное. С другой стороны, одна часть этого поля лежит в смежной зоне с полем производства искусства, за которое ответственны художники. Ведь, по сути, одна из функций куратора как экспозиционера – создание некой тотальной инсталляции из реди-мейдов, в роли которых выступают работы художников.
По Кабакову, «тотальная инсталляция – это полная, завершенная в себе картина мира», то есть это пространство – и интеллектуальное, и атмосферное, которое ты целиком создаешь практически заново, из одной только идеи. Ты должен придумать к нему какую-то историю, бэкграунд, какие-то образы, визуальное воплощение. Но: если я как куратор делаю свою инсталляцию без привлечения художников, что это – кураторский проект или проект художника? Можно провести границу или нельзя? А если инсталляцию делает мнимый персонаж, введенный куратором?

ЕИ: Я с тобой отчасти согласна, потому что некоторые выставки меня поражают, хотя, если посмотреть на каждую работу в отдельности, они будут не так хороши. Но вот опять возникает вопрос: какая у куратора цель?

ИИ: А какая цель у того, что люди ходят по Земле?


Игорь Рожанец, Мотивы борьбы, 1988

ЕИ: Если рассуждать так, то рано или поздно можно прийти к выводу, что смысла нет вообще ни в чем, так что это тупиковый путь. Те кураторы, про которых говоришь ты, у них цель направлена именно на личное высказывание, но ведь есть и другие – направленные на автора, на художника, которого они выставляют.

ИИ: У куратора своя задача, у художника – своя. Зачастую они совпадают, коррелируют друг с другом. Однако куратор и художник – две сотрудничающие, но самостоятельные творческие единицы. Интересно получается, когда куратор делает персональную выставку какого-нибудь автора. Тут фактически задача куратора – создать такое поле общения и такое экспозиционное пространство, которые задают определенный ракурс взгляда на этого художника.

ЕИ: Ты часто ошибаешься при оценке художника или картины?

ИИ: Трудно сказать. Но у меня вызывает чувство невероятного удовлетворения, когда я делаю ставку на какого-нибудь молодого неизвестного художника, а через некоторое время он поднимается, выстреливает. Такое было, когда я в 2008 увидел Александра Гронского. Совершенно потрясающий фотограф, о котором я на тот момент ничего не знал, но подумал, что это очень сильный автор. Прошло четыре года, и он – один из ведущих фотохудожников. Тогда я, правда, ничего не купил. К сожалению. В этом году я купил работу Аслана Гайсумова. Мне кажется, что его проект с деформированными книгами – это очень цельный, красивый, взвешенный художественный жест. Посмотрим, на каких позициях он будет через 3–5-10 лет.

ЕИ: Так, а откуда у тебя вообще деньги, чтобы покупать работы художников?

ИИ: Деньги есть, потому что я работаю. Я занимаюсь страхованием, я оцениваю риски. Это связано с математикой, но никак не связано с искусством.

ЕИ: У тебя в фэйсбуке есть фотография, где ты на фоне…

ИИ: …работы Димы Самодина.

ЕИ: Ты любишь фотографироваться на фоне произведений современного искусства?

ИИ: Я вообще не слишком люблю фотографироваться. Однако эта фотография мне просто очень нравится. Эта работа с моего первого кураторского проекта «Искажения. Земли», которую сделал Дима Самодин. Она представляет собой огромную черную глыбу, массивную, тяжелую и очень энергетически сильную. Причем на «Искажениях» она была выставлена в крошечной комнатке, и это давало очень сильный эффект. Собственно, эта фотография – напоминание о выставке.

ЕИ: Ваня, а много сейчас вообще в России таких молодых коллекционеров, как ты? Сколько тебе вообще лет?

ИИ: Мне четверть века! Когда я участвовал в выставке молодых коллекционеров, я был самым молодым. Это было в 2008 году, с тех пор прошло уже больше трех лет, а я, как говорит Попов, до сих пор самый молодой. Мне кажется, что все дело в том, что наше общество в целом пока не способно адекватно воспринимать современное искусство. Плюс существует ошибочное мнение, что это дорого. Да нет же! Можно покупать отличное искусство не только за сто тысяч евро, но и за две, три, пять. Да, это работы небольшого, неисторического масштаба, но работы прекрасных и важных для истории авторов. Можно умудриться покупать их даже дешевле, но тут надо приложить усилия, чтобы найти, отфильтровать. Вышеупомянутый Гронский, например, стоит и вовсе тысячу.


Игорь Рожанец, Образ в избранных мотивах. Посвящается О., 69х49, орг.м., 1990

ЕИ: Мне кажется, сейчас хотя бы в Москве появляются арт-институции такого уровня, которые могут привлечь к себе очень широкую общественность.

ИИ: Да, «Гараж» очень сильно на это повлиял. И дай бог, чтобы он был и чтобы в дальнейшем появлялись похожие пространства. Однако широкая общественность слепа. Осенью близко друг от друга проходили две выставки – Сальвадора Дали в Пушкинском и Янниса Кунеллиса на Красном Октябре. Значение одной из них несопоставимо с другой. Кунеллис – один из важнейших художников современности, и он сделал потрясающий проект специально для Москвы. Это практически событие года! И что же, – на Дали были толпы, а сколько народу дошло до Кунеллиса? Или вот смотри, много людей ходили на Ротко, но что они поняли?

ЕИ: Но современное искусство не должно быть понятно большинством.

ИИ: Да, это верно. Виктор Мизиано говорил, что картина мира современного человека неотрывно зависит от мнения экспертов: мы не можем сами проверить все законы физики или поставить медицинские эксперименты, поэтому мы принимаем на веру то, что говорят специалисты. То же самое, по идее, должно происходить и с искусством, мнения профессионалов, задающих критерии качества, оценивающих важность и адекватность работы художника, должны приниматься общественностью. Но пока наше общество готово воспринять только плоскую и, к тому же, красивую картинку…


Владимир Маслов, Лодочный сарай

ЕИ: Должно пройти время, чтобы люди поняли новый язык, приняли новую форму. Общественность не сразу приняла тех же импрессионистов и экспрессионистов.

ИИ: На Западе множество людей, которые понимают то, что делалось в начале, середине ХХ века, есть и те, кто прекрасно разбирается в арт-процессе 90-х годов прошлого века. У нас же огромное число людей, которые вообще не понимают, что происходило 70 лет назад. То есть зазор между временем создания понимаемого публикой искусства и настоящим временем на Западе, скажем, лет 30, а у нас – 90! Покажи населению Поллока, они тебе скажут, что это пьяная мазня, а не искусство. Это абсурдно просто с культурной точки зрения: восприятие искусства у наших соотечественников сейчас такое же, как в начале ХХ века – когда только электрическую лампочку повесили. Но люди пользуются интернетом, летают, у них есть телевизоры – за техникой они успели, а вот в культурном плане развитие осталось на том же уровне. Они не осознают, что не только наука и техника изменились за сто лет, но и искусство тоже, и в не меньшей степени. Даже странно, что эти люди верят в атомы или слышали о существовании Эйнштейна.

ЕИ: Но у нас было 70 лет Советского Союза…

ИИ: …когда восприятие искусства почти сознательно закапывалось, тормозилось, уничтожалось, потому что было противно создаваемой там идеологии. Но ты же понимаешь, что эти люди – если говорить о восприятии искусства – просто неприлично отсталые. Должна быть колоссальная просветительская деятельность, и мы – я как куратор, ты как журналист – должны вносить в нее свою лепту. Тогда, может, в Пушкинском музее будут выставлять Янниса Кунеллиса, а очереди на него будут не меньше, чем на Дали и Пикассо.


Наталья Ситникова, Лето, 2010, 90х90

Фотографии предоставил Иван Исаев
Материал подготовила Елена Ищенко

Добавить комментарий для Интервью с Иваном Исаевым | [ХПМТ] — Высшая школа художественных практик и музейных технологий ФИИ РГГУ Отменить ответ

  • […] И.И. Изначально заинтересовался искусством как инструментом для рискованного, но потенциально выгодного инвестирования личных средств, от которого к тому же можно получить большое удовольствие и вдобавок – какой-то символический капитал. Потом просто втянулся и стал интересоваться искусством как таковым. Потом интерес достиг такой величины, что я стал делать кураторские проекты. Пониманию того, как работает рынок и арт-система в целом, учился исключительно на практике, через общение с галеристами, художниками, чтение книг, личное наблюдение. Вот кураторской практике – которая с арт-рынком никак не связана – я уже учился, так скажем, институционально. Более подробно о моем пути в искусстве можно прочесть здесь: […]

  • […] например, работы молодых художников из коллекции Вани Исаева находятся с одной стороны зала, а проект Guerlain с […]

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.