Музей Востока

167

FB 0 VK 0

Некоторое время назад в Москве в Мультимедиа Арт Музее открылась выставка знаменитого китайского художника Ай Вэйвэя — фотографии, сделанные художником во время пребывания в Нью-Йорке с 1983 по 1993. Вэйвэй был частью той первой с момента основания Китайской Народной Республики волны китайских студентов («сожженных цветов Китая»), которым позволили покинуть страну. Отучившийся в Пекинской киношколе и бросивший занятия в Парсонс Вэйвэй, у которого еще в Пекине в руках оказался каталог работ Джаспера Джонса, который он благополучно выбросил в мусорное ведро, предпочел интегрироваться в среду и заняться поиском самого себя. За этим в основном сюда и приезжали молодые люди. Среди воспоминаний коллег Вэйвэя того периода можно встретить такие отзывы: это был «период прежде всего свободы выражения — не интеллектуального анализа, а именно экспрессии» (Йен Ли) или «Я никогда не понимал вкуса китайской еды, пока не попробовал гамбургер» (неизвестный китайский абстракционист).

В 1993 году, после возвращения в Китай, Вэйвэй попросил своего приятеля, фотографа RongRong, позаботиться о фотографиях, сделанных в Нью-Йорке. Именно благодаря последнему Вэйвэй согласился в 2009 году на выставку в пекинском Three Shadows Photography Art Centre, одним из основателей которого и является его друг. Выставка привлекла достаточно внимания, чтобы через два с половиной года переехать в Asia Society Museum в Нью-Йорке, а затем, вскоре, почти на шесть месяцев в Martin-Gropius-Bau в Берлине и, наконец, в качестве одной из звезд Московской фотобиеннале в МАММ — жаль, что не в Музей Востока.Типический посетитель выставки китайского происхождения — смотрит прежде всего на китайских иммигрантов, известных композиторов и режиссеров. Будущие представители элиты китайской авангардной сцены отдыхают в постели, занимаются стиркой и ведут в общем богемное существование на Третьей улице. На фоне сказаний о богеме Ист-Сайда 1980-х — эти молодые люди выглядят удивительно скромно. К фотографиям соратников примыкает еще немалое количество автопортретов: голым/одетым, на улице/дома, в одиночестве/с Гинзбергом. Американцы, посещавшие выставку в Нью-Йорке, фокусировались на узнавании знакомых и изменившихся улиц, Томпкинс-сквер-парк, студентов на улицах Манхеттена и покрытых граффити машинах — убеждаясь в том, насколько другим был город и насколько хрупким было все вокруг. Вэйвэй, кстати, не ограничился фотографированием самых первых протестов 1988 года: он снимает ночной арест в Washington Square Park, документирует демонстрацию врачей от имени СПИД-инфицированных пациентов, запечатлевает Уигстокский «концерт». Не может не привлечь внимание фотографии молодого Билла Клинтона, ведущего PR-кампанию на районе — улыбается, машет из машины рукой. Типический немец (или лучше — типический житель Берлина) может радостно погрузиться в исследование того и другого — тут и солидарность с диссидентством, и просто загадочный, не остывающий интерес местных жителей к искусству. Пишут, что выставка в музее Martin-Gropius-Bau в Берлине пользовалась невероятной популярностью.

Для русского зрителя выставка превращается в странный аттракцион вроде «Диалога в темноте» — под девизом «Come see New York without seeing it». Исходя из собственных общих впечатлений — от вернисажа выставки, а также от отзывов на нее, — подлинным предметом московской выставки стало магическое звучание имени автора. Перед глазами сразу рассыпались фарфоровые семечки, завертелись под потолком детские рюкзаки, и весь город наводнился гражданами КНР.

Некоторые рецензенты упирают на то, что нам показывают если не пробу пера, то просто аналог любого фотоальбома в социальной сети. Слово «enfant», которое в подстрочном переводе значит «неговорящий», многими поднимается на флаг (в отношении фотографий), и вот уже фотографии Вэйвэя, каждая в отдельности и все в совокупности, представляются лишь отпечатками незрелой руки теперь-уже-мастера. В данном случае надо забыть о том, что в этот период художник разменивает четвертый десяток, как и о том, что часть фотографий (например, тех, что сделаны в Томпкинс-сквер-парк) Вэйвэй продавал газетам — это в какой-то мере отрезвляет от дискурса любительских фото. Ведь легко поверить художнику, который сам рассказывает о фотографировании в этот период как об «акте скуки». Некоторые находят, что это собрание фотографий Вэйвэя фиксирует формирование его политической и социальной сознательности: он живет в самом центре конфликта в Нью-Йорке и документирует его, однако сам Вэйвэй еще во время пребывания в Китае был одним из самых юных членов объединения «Stars», проходил сыном известнейшего поэта-диссидента и имел склонность к признаниям вроде «Я всегда был бунтарем».

Хотя многие рассматривают выставку как собрание авторских документов эпохи, эта выставка в сущности является новым (по крайней мере, для Москвы) произведением Вэйвэя. Селекция, проведенная художником (от 10000 к 220 снимкам), все же представляет собой взгляд Вэйвэя из сегодняшнего дня. Вэйвэй, чьи работы организуются под общим знаменателем проблемы памяти, истории и прошедшего времени, берет новую ноту или, вероятно, тот самый интимный тон, который отличает ряд художников, уже имевших возможность высказаться на общие темы. Это проблема, что в стенах МАММ’а практически никак не считывается количество фотографий — здесь и так, как правило, все стены убористо заполнены фотографиями. А ведь в случае Вэйвэя нули играют роль не второстепенную. Двести двадцать (занятно вспомнить, что 220 год в древнем Китае вошел в историю как год начала Троецарствия — эпохи доминирования военных сил в раздробленной стране) рифмуется и с нулями в килограммах веса тех же семечек и с нулями в количестве постов и фотографий в блоге художника, который Х.-У.Обрист назвал «одной из величайших социальных скульптур нашего времени». Многие, особенно западные деятели искусства убеждены в том, что интернет-активити Вэйвэя — это его magnum opus.

Но все-таки основным лейтмотивом любых статей и заметок о Вэйвэе является тема солидарности. И это, конечно, погрешности не только современного русского языка, на который сегодня переводится только: «протест», «бунтарь», «солидарность». Таковы условия, но, к счастью, эти слова, напротив, произносятся уже не просто из пиетета к известному художнику, а из самоуважения. Заархивированная молодость — это, быть может, тоже его следы.