Музей Востока

172        0        FB 0      VK 0
18.05.12    ТЕКСТ: 

Некоторое время назад в Москве в Мультимедиа Арт Музее открылась выставка знаменитого китайского художника Ай Вэйвэя — фотографии, сделанные художником во время пребывания в Нью-Йорке с 1983 по 1993. Вэйвэй был частью той первой с момента основания Китайской Народной Республики волны китайских студентов («сожженных цветов Китая»), которым позволили покинуть страну. Отучившийся в Пекинской киношколе и бросивший занятия в Парсонс Вэйвэй, у которого еще в Пекине в руках оказался каталог работ Джаспера Джонса, который он благополучно выбросил в мусорное ведро, предпочел интегрироваться в среду и заняться поиском самого себя. За этим в основном сюда и приезжали молодые люди. Среди воспоминаний коллег Вэйвэя того периода можно встретить такие отзывы: это был «период прежде всего свободы выражения — не интеллектуального анализа, а именно экспрессии» (Йен Ли) или «Я никогда не понимал вкуса китайской еды, пока не попробовал гамбургер» (неизвестный китайский абстракционист).

В 1993 году, после возвращения в Китай, Вэйвэй попросил своего приятеля, фотографа RongRong, позаботиться о фотографиях, сделанных в Нью-Йорке. Именно благодаря последнему Вэйвэй согласился в 2009 году на выставку в пекинском Three Shadows Photography Art Centre, одним из основателей которого и является его друг. Выставка привлекла достаточно внимания, чтобы через два с половиной года переехать в Asia Society Museum в Нью-Йорке, а затем, вскоре, почти на шесть месяцев в Martin-Gropius-Bau в Берлине и, наконец, в качестве одной из звезд Московской фотобиеннале в МАММ — жаль, что не в Музей Востока.Типический посетитель выставки китайского происхождения — смотрит прежде всего на китайских иммигрантов, известных композиторов и режиссеров. Будущие представители элиты китайской авангардной сцены отдыхают в постели, занимаются стиркой и ведут в общем богемное существование на Третьей улице. На фоне сказаний о богеме Ист-Сайда 1980-х — эти молодые люди выглядят удивительно скромно. К фотографиям соратников примыкает еще немалое количество автопортретов: голым/одетым, на улице/дома, в одиночестве/с Гинзбергом. Американцы, посещавшие выставку в Нью-Йорке, фокусировались на узнавании знакомых и изменившихся улиц, Томпкинс-сквер-парк, студентов на улицах Манхеттена и покрытых граффити машинах — убеждаясь в том, насколько другим был город и насколько хрупким было все вокруг. Вэйвэй, кстати, не ограничился фотографированием самых первых протестов 1988 года: он снимает ночной арест в Washington Square Park, документирует демонстрацию врачей от имени СПИД-инфицированных пациентов, запечатлевает Уигстокский «концерт». Не может не привлечь внимание фотографии молодого Билла Клинтона, ведущего PR-кампанию на районе — улыбается, машет из машины рукой. Типический немец (или лучше — типический житель Берлина) может радостно погрузиться в исследование того и другого — тут и солидарность с диссидентством, и просто загадочный, не остывающий интерес местных жителей к искусству. Пишут, что выставка в музее Martin-Gropius-Bau в Берлине пользовалась невероятной популярностью.

Для русского зрителя выставка превращается в странный аттракцион вроде «Диалога в темноте» — под девизом «Come see New York without seeing it». Исходя из собственных общих впечатлений — от вернисажа выставки, а также от отзывов на нее, — подлинным предметом московской выставки стало магическое звучание имени автора. Перед глазами сразу рассыпались фарфоровые семечки, завертелись под потолком детские рюкзаки, и весь город наводнился гражданами КНР.

Некоторые рецензенты упирают на то, что нам показывают если не пробу пера, то просто аналог любого фотоальбома в социальной сети. Слово «enfant», которое в подстрочном переводе значит «неговорящий», многими поднимается на флаг (в отношении фотографий), и вот уже фотографии Вэйвэя, каждая в отдельности и все в совокупности, представляются лишь отпечатками незрелой руки теперь-уже-мастера. В данном случае надо забыть о том, что в этот период художник разменивает четвертый десяток, как и о том, что часть фотографий (например, тех, что сделаны в Томпкинс-сквер-парк) Вэйвэй продавал газетам — это в какой-то мере отрезвляет от дискурса любительских фото. Ведь легко поверить художнику, который сам рассказывает о фотографировании в этот период как об «акте скуки». Некоторые находят, что это собрание фотографий Вэйвэя фиксирует формирование его политической и социальной сознательности: он живет в самом центре конфликта в Нью-Йорке и документирует его, однако сам Вэйвэй еще во время пребывания в Китае был одним из самых юных членов объединения «Stars», проходил сыном известнейшего поэта-диссидента и имел склонность к признаниям вроде «Я всегда был бунтарем».

Хотя многие рассматривают выставку как собрание авторских документов эпохи, эта выставка в сущности является новым (по крайней мере, для Москвы) произведением Вэйвэя. Селекция, проведенная художником (от 10000 к 220 снимкам), все же представляет собой взгляд Вэйвэя из сегодняшнего дня. Вэйвэй, чьи работы организуются под общим знаменателем проблемы памяти, истории и прошедшего времени, берет новую ноту или, вероятно, тот самый интимный тон, который отличает ряд художников, уже имевших возможность высказаться на общие темы. Это проблема, что в стенах МАММ’а практически никак не считывается количество фотографий — здесь и так, как правило, все стены убористо заполнены фотографиями. А ведь в случае Вэйвэя нули играют роль не второстепенную. Двести двадцать (занятно вспомнить, что 220 год в древнем Китае вошел в историю как год начала Троецарствия — эпохи доминирования военных сил в раздробленной стране) рифмуется и с нулями в килограммах веса тех же семечек и с нулями в количестве постов и фотографий в блоге художника, который Х.-У.Обрист назвал «одной из величайших социальных скульптур нашего времени». Многие, особенно западные деятели искусства убеждены в том, что интернет-активити Вэйвэя — это его magnum opus.

Но все-таки основным лейтмотивом любых статей и заметок о Вэйвэе является тема солидарности. И это, конечно, погрешности не только современного русского языка, на который сегодня переводится только: «протест», «бунтарь», «солидарность». Таковы условия, но, к счастью, эти слова, напротив, произносятся уже не просто из пиетета к известному художнику, а из самоуважения. Заархивированная молодость — это, быть может, тоже его следы.




Материал подготовил Александр Биккенин

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.