Фото: On my way (Венеция)

374        0        FB 0      VK 0

On My Way,
Cultural Flow Zone, Ca’ Foscari, Венеция
до 5 июля 

В пространстве Cultural Flow Zone венецианского университета Ca’ Foscari при поддержке медиа-арт лаборатория CYLAND проходит выставка On My Way («Иду»), на которой представлены работы современных художников и несколько членов Арефьевского круга. Aroundart.ru публикует фотоотчет и текст к выставке, написанный нашим постоянным автором Лизаветой Матвеевой.

«Подлинная картина прошлого проносится у него перед глазами»
Вальтер Беньямин «Тезисы к истории фотографии»

Выставка «Иду», как очевидно из названия, про путь, но путь как глобальный, так и сугубо индивидуальный. Творческий путь художника, путь поколения – движение во времени и пространстве как объединяющий всю выставку фактор. Возможно, западному зрителю не так хорошо известно, что путь советского человека жестко ограничивался и контролировался, начиная с перемещений физических и заканчивая духовными. До распада Союза художникам было сложно утолить жажду до происходящего в искусстве других стран. Художники Арефьевского круга (Александр Арефьев, Рихард Васми, Шолом Шварц, Валентин Громов, Родион Гудзенко) не исключение. Они изобрели свою культуру, построили свой мир как убежище, территорию свободы. Хотя, конечно, свобода – это то, что живет, в первую очередь, отдельно в каждом человеке. Внутреннюю свободу невозможно сломить, лишить ее или удалить хирургическим путем, как удаляли душу в романе «Мы» Евгения Замятина. Арефьевцы не были радикалами, но и не были конформистами. Они жили, работали, периодически «получали по голове» от государства, но делали то, что считали нужным, потому что по-другому не хотели и не умели. Работы Арефьевского круга, представленные на выставке в Венеции, – это история не столько художественного объединения, сколько одного поколения, поколения свободного, не смотря ни на какие окружающие условия. И эта свобода – второй фактор, объединяющий участников выставки.

Связь поколений сквозит как в отдельных работах, так и во всей структуре экспозиции. Живопись арефьевцев – то, что в России уже давно считается классикой, перемежается с работами актуальных художников, которые используют в своих работах новые технологии. Меняется язык, средства выражения, но темы и проблемы, интересующие людей из поколения в поколение, остаются прежними. И никакие технологии или несущиеся вперед годы не способны уничтожить ту душевность, которая мерцает в каждом произведении на выставке.

Представленные работы можно было бы объединить в несколько групп по визуальным и концептуальным признакам, что акцентируется в самой экспозиции. Рихард Васми, один из участников Арефьевского круга, в 1970-х годах написал венецианский пейзаж, ни разу при этом не побывав в Венеции. Мост Риалто, гондольеры, невысокие домики, ясное небо и зеленая вода – сходство очевидно, но Венеция у Васми похожа на Петербург, как если бы вместо бесчисленного количества оттенков серого город наполнился солнечным светом. Жизненная необходимость арефьевцев создавать свой мир, мифологизировать свое существование проявилась и в этом небольшом пейзаже. Невозможность физически отправиться в Венецию активизирует весь потенциал фантазии. И, казалось бы, зачем тогда куда-то лететь, если ты и так там? Тема этого присутствия-отсутствия роднит работу Васми с видеоинсталляцией «Звездный десант» Александра Шишкина-Хокусая. Две плоские фанерные девушки сидят друг напротив друга на табуретах, а их головы – в телевизорах. Как будто девушки рассказывают, где побывали: одна – ходила в музей, гуляла по городу, другая – по зимнему лесу. Мы присутствуем при этом диалоге, но в тоже время мы от него о(т)странены. Работа включает в себя три слоя этого присутствия-отсутствия. Девушки так же, как и зритель, оказываются в выставочном зале и одновременно слоняются каждая в своем пространстве, одна в людской толпе, другая – в полном одиночестве, но в это же время они отсутствуют и в зале, и в видеозаписях.

На этих же гранях присутствия-отсутствия, видимого-невидимого, статики-динамики балансирует Людмила Белова в своей аудио-инсталляции «Архив». Шесть коробочек с дверными глазками и наушниками скрывают в себе черно-белые фотографии лестничных клеток, искаженные оптикой глазка. Неясность звука и картинки – все доносится и видится из какой-то дали и, пробираясь через бессознательное, выуживает собственные архивы зрителя, который конструирует свои личные воспоминания.

Родион Гудзенко со своим пейзажем «На перроне» близок по состоянию медиаинсталляции «Беспокойство» Анны Франц. Общее состояние тревожности: у Гудзенко – характерное для вокзала: все спешат, тащат свои сумки, баулы, прощаются, встречаются – только бы успеть сесть на свой поезд; у Анны – сконструированный спектакль, где главную роль играет, казалось бы, трепещущая ткань, подсвеченная и ведомая порывами воздуха, но на самом деле действие строится на чувстве беспокойства, которое возникает у зрителя, смотрящего на инсталляцию. «Прогноз погоды» – вторая часть высказывания Франц, где противовесом тревожному чувству становится транслируемое в реальном времени эстонское побережье Балтийского моря. Величие природы против запрограммированно-сымпровизированных звуков шуршащей ткани, вентиляторов.

Кричащая на кого-то сверху толпа Шолома Шварца в его работе «Стена» – бессилие, страх обычных людей перед лицом всесильного авторитета, но также и нежелание бездумно подчиняться. И название, и содержание, и градус напряжения близки к одноименному протестному альбому Pink Floyd: праведное возмущение и страх, практически рефлекторная попытка самозащиты. Похожая острота переживаний присутствует в работах еще нескольких художников.

Намеренная упрощенность сюжетов и образов в рисунках Марины Колдобской сохраняется и в настенной росписи «Кукарача» на выставке в Венеции. Большой черный таракан – по-кабаковски точный символ советского коммунального быта. Персонаж многих детских рассказов и стихов, практически исчезнувший с лица земли, – устрашающее прошлое, на вид безобидное, но на деле сравнимое с настоящими эпидемиями.

Буквально звенящее чувство страха сопровождает инсталляцию Петра Белого «Пауза». На миг застывшие пильные диски, засохшие брызги черной краски на белой стене – хрупкое равновесие, которое, как нам всем казалось, наступило в нашей стране и во всем мире в целом, норовит в любой момент нарушиться, и пилы вновь с визгом полетят разрушать все на своем пути, внушая устрашающее ощущение приближения опасности.

В пейзаже Валентина Громова «Первый снег» – пустой равнодушный город, припорошенный снегом. На картине никого нет – лишь каменные стены и несколько деревьев. Громов зафиксировал привычное величие Петербурга, его отстраненность от человеческих переживаний. Город-музей под открытым небом, где неожиданно поселился homo sapiens. Дороги, по которым движется герой в фотопроектах Александра Теребенина «Галерея» и «Следы на белом», лежат, соответственно, в городской и загородной местности и как будто ни к чему не приводят. Два пути: прямой и извилистый, легкий и с препятствиями, симметрично обрамленный и в какой-то беспорядочности. И опять же ни души – пустая галерея, безлюдный заснеженный проход между заборами.

Спящая женщина на картине Валентина Громова «Лежащая» – современная Даная, полуобнаженная и глубоко погруженная в свои сны. К мифу о дочери Акрисия и боге Зевсе обращаются и художники Елена Губанова и Иван Говорков. Мультимедийная инсталляция «Даная» – технически сложная скульптурная по своей сути работа из вздрагивающих от прикосновения светового луча зеркал, которые повторяют движение человеческого взгляда, когда мы смотрим на одноименную картину Рембрандта. Мерцание смыслов, эротизм и чувственность истории – таинство происходящего завораживает, гипнотизирует. Зритель, сам того не ведая, становится вуайеристом, который думает, что подсматривает за Другим, но на деле – за самим собой.

Александра Дементьева также втягивает нас во взаимодействие с зеркальным изображением в своей видеоинсталляции «Память зеркала». Но здесь происходит какой-то слом, сбой, внезапно перед собой мы видим не себя, а множественных Других. Растерянность на мгновение, минутное помешательство и мысль о существовании призраков, живущих в зеркалах, – произведение непредсказуемо воздействует на зрителя, но определенно втягивает его в мистическое бессознательное приключение.

Эротическое, чувственное, объединенные одним словом «либидо», – центральный объект артистического исследования в видеоработе «Гидравлика или принцип постоянства» Мариатерезы Сартори, к слову, единственной из всех участников выставки художницы не из России. Мужчина в белом халате показывает, что происходит в психическом аппарате человека на примере жидкостей. Пробирки, схемы, таблицы и графики – рассказ о сексуальности асексуальным языком лабораторных опытов.

Видео «Акробатический этюд» Виктории Илюшкиной и Майи Поповой – ироническая перформативная новелла о девушке в петербургской коммунальной ванной. Обшарпанные стены, старый кафель, сантехника – на этом фоне, на контрасте с мрачной окружающей средой красивая молодая девушка творит свой «акробатический этюд». Ванная как лодка, за бортом которой проплывают желания, мечты, реальность, воспоминания. Душевная ломка перерастает в ломку телесную.

Возвращаясь к теме сна, мы видим спящий на подушке светящийся шар в работе «Сон и шар» Петра Белого. Мягкий свет, высокие стопы белых подушек – вспоминается «Принцесса на горошине» Андерсена. Какой-то языческий мистицизм, тайна, хрупкость формы – одно неловкое движение и стопа качнется в сторону, шар скатится вниз и разобьется. Как прерванный сон спящего. Мгновение – и он уже не вспомнит, что ему снилось.

«Падающий свет» Виталия Пушницкого – светящаяся лестница, ведущая куда-то вверх, или, правильнее, откуда-то сверху. Но по ней невозможно ни подняться, ни спуститься. Эфемерность, лаконизм, какой-то молчаливый звон – об упущенных возможностях и о возможности в целом.

Как уже говорилось, через всю выставку четко проходит мысль о взаимосвязи поколений, а именно о взаимосвязи художников-шестидесятников и актуальных художников, родившихся в 1960-е годы. В экспозиции также есть наметившийся вопрос об отношениях старшего поколения с поколением младшим, постсоветским, в лице 16-летнего Даниила Франца. Совместный перформанс Даниила с Иваном Говорковым «Модели разума» – артистический диалог двух разных систем ценностей, памяти, историй. Иван – художник с невероятным опытом, академической школой, мастерством, Даниил – молодой программист, в совершенстве владеющий технологиями. Двумерная импровизация Говоркова трансформируется в трехмерную Франца. Возможна ли интеграция технологий в традиционное искусство? Не потеряет ли оно душевность от этого? И есть ли какая-то связь между постсоветским и старшим поколением?

Фигура художника из Арефьевского круга, как и художника вообще, близка фигуре фланера Вальтера Беньямина. Праздный гуляка, бесцельно блуждающий в пространстве величественного и равнодушного города и коллекционирующий сюжеты, образы, истории. В выставке «Иду» фланер также возникает как герой и интерпретатор художественных произведений, его мысль фланирует, как фланировал по Парижу в начале XX века сам фланер. Его интеллект отпущен на волю, «на ознакомительную прогулку». Шатающийся наблюдатель иногда становится участником артистических событий, проваливаясь в прошлое. Такое хождение без цели делает фланера более восприимчивым и внимательным. Фланер свободен внутри себя, хоть и окружен равнодушными каменными стенами.

Куратор 56-й Венецианской бьеннале Окуи Энвезор в своем послании в качестве объединяющего весь проект произведения приводит картину Клее Angelus Novus. Ангел истории, чей взгляд обращен в прошлое, видит перед собой одну большую катастрофу, руины. Не в силах остаться, ведомый шквальным ветром, он несется в будущее вперед спиной. В глазах Angelus Novus еще не отражаются Вторая мировая война, Холокост и другие несчастья, свалившиеся на нас позднее в XX веке. Выставка «Иду» также строится вокруг картины, написанной спустя 48 лет после Ангела Клее, – «Я иду за пивом» Александра Арефьева. Городской пейзаж – исторический центр, на фоне которого маленькие человечки спешат каждый по своим делам и только один из них, полный энтузиазма, идет за пивом в этот солнечный летний день. Шутливое название, содержание, заигрывающее со зрителем, казалось бы, невинная работа говорит о тех же «судьбах мира» (All the World’s Futures), о которых призывает подумать Окуи Энвезор. Мы можем еще долго рассуждать о нашей самостоятельности и независимости, но нам давно пора признать, что у нас одна судьба так же, как и один на всех мир.

Добавить комментарий Отменить ответ

Connect with:

Комментарий

Ваше имя