Справочник Меню Поиск Поиск

#Акционизм

Искусство на улице – что дальше?

719        3        FB 0      VK 4

27 декабря в Санкт-Петербурге прошла антивоенная уличная выставка {НЕ МИР}, организованная инициативной группой московских и петербургских художников. Aroundart.org публикует дискуссию по итогам выставки и вступительный текст художницы и активистки Катрин Ненашевой, которые обозначают проблемы бытования активистского искусства в городской среде, коммуникации со зрителями и поиска новых форм высказывания.

29.01.16    ТЕКСТ: 
немир

Предполагаемый формат выставки – митинга на Марсовом поле по воле обстоятельств перешел в новый контекст: власти отказали в проведении выставки три раза подряд, и художникам больше ничего не оставалось, как соорудить стенды на шваберных палках и начать передвигаться с работами по центру города.

В экспозицию передвижной выставки вошли работы художников из разных регионов России (группировки ЗИП, арт-группа {родина}, Лиза Морозова, Константин Ставров, швейный кооператив «Швемы» и др.), Украины (Егор Анцыгин, Лидия Матвиенко, проект «радио сюрреализм»), Европы (Айдар Бекчинтаев, Вена, Лита Полякова, Хельсинки, Кристин Сков Хансен, Копенгаген), Латинской Америки (Саша Ласковски- Зигилински, Сантьяго-де-Чили) . В основном, эта была живопись, графика, фотографии и несколько переносных инсталляций.

Куратором этой выставки стала среда, которая на протяжении всего действа (а курсировали по городу мы около 3, 5 часов с 6 остановками) вносила постоянные штрихи чуть ли не в каждое движение – контроль сотрудников полиции и ОМОНа, провокации, сложные погодные условия и реакционно выбранные маршруты. Пожалуй, именно так живут люди, не имеющими постоянного пристанища и вынужденные скитаться по разным точкам города – тебя ведет ветер. Таких сторонятся, а многие – просто бояться. Бояться того самого акта обнажения беспомощности. А не побоится ли зритель абсолютно беспомощного художника, в реальном времени на собственном теле экспонирующего работу? Опыт нашей интервенции показал – побоится. Еще задолго до выхода в город, участники инициативной группы заметили: «У нас выходит выставка-призрак, выставка-бомж». Наше больное коллективное тело оказалось тем самым бомжом-призраком российского протестного искусства конца 15 года.

«Кто успел – тот посмотрел», «кто не испугался – тот увидел». Передвигаться по центру приходилось оперативно, поэтому нам ничего не оставалось, как затеять со зрителем именно такую игру, тогда как мы сами были игроками на нескольких полях – например, «не наткнись на мента» или «не ведись на провокатора». Отдельное игровое поле здесь – момент экспонирования работы самим художником, когда среда неотрывно управляет его телом и его работой, ставя в положение «кто успел – тот показал». Эти витиеватые взаимоотношения между субъектом и объектом не могут не выводить на дорогу размышлений о дальнейших возможностях развития российского протестного искусства в условиях одновременного отделения и беспрецедентного сближения художника и зрителя, художника и его высказывания.

Опыт интервенции в центр Петербурга показал, что язык протестного искусства требует новой пунктуации, тем более в таком жанре, как передвижная выставка. И дело здесь не только в фабуле высказывания, сколько в его форме и методе экспонирования. Пытаясь выстроить диалог со зрителем в формате вынужденной политической игры, мы натыкаемся на множество крайностей восприятия в условиях города, а вхождение в сразу в несколько игровых полей требует выработки какой-либо тактики. 6 января в галерее «Тайна», где после передвижничества проходила двухнедельная экспозиция выставки {НЕ МИР} мы провели первую дискуссию на тему «Искусство на улице – что дальше?». Краткий вариант обсуждения приведен ниже.

Следующие выставки {НЕ МИР} пройду в Риге (февраль) и Москве (март). Стать участником выставки или членом инициативной группы может абсолютно любой желающий.

Подробности по ссылке 

немир2

Леонид Цой, член инициативной группы выставки {НЕ МИР}: Необходимо ограничить рамки жанра, потому что искусство на улице очень разное: бывают памятники Гоголю, архитектурные фасады. Это тоже искусство на улице. Насколько протестное искусство соотносится с официальным уличным искусством и соотносится ли вообще? В маршруте выставки мы выбирали точки, которые в истории и в городском пространстве имеют определённое значение: начали с Артиллерийского музея, потом – Спас на Крови, были на площади Искусств, у Казанскому собору, на Малой Садовой, у памятника Достоевскому, – всё это тоже искусство на улице.

Алла Митрофанова, культуролог: Искусство снова вышло на улицы лет пять назад, и вышло с совершенно определёнными жанрами: граффити, баннеры, протестные предметы гардероба. Потом произошёл запрет на лозунг, соответственно, изменилась концепция. Предыдущая формация отрабатывала прямоту, доступность и политико-поэтичный стиль высказывания. Нужно было придумать резонирующий лозунг и высказать его запоминающимся жестом. Ваша последняя акция показала, что это больше не работает, но потенциал улицы не исчерпан, она всё равно нужна. Сейчас ощущается какая-то эстетика конца XIX века – непрерывные митинги, кружки. Искусство социализируется, и в некотором смысле приобретает дидактически-образовательную форму новой солидарности. Лозунги при этом уже не работают, и эта ситуация делает высказывание более личным: никто пока не запрещал заниматься адресной беседой. Включаются различные возможности для диалога. Выставка «Не мир» напомнила акцию нью-йоркского феминистского движения, проведенную в 1977 году в Лос-Анджелесе: на улице стояла большая карта города, где флажками можно было отмечать места изнасилований. Таких акций было пять за три недели.

Катрин Ненашева, член инициативной группы выставки {НЕ МИР}: Один из самых главных вопросов, которые мы поставили изначально, пока выставка ещё планировалась в статичном формате на Марсовом поле: чем политическая креатура отличается от современного искусства в условиях улицы? Мы пытались уйти от работ с прямой агитацией, от карикатурных историй. Особенно, когда выставку не согласовали и мы решили сделать её передвижной. Большим вопросом стал текст непосредственно в самих работах. Возник вопрос о том, что текст здесь может быть воспринят как политический плакат. Уже во время митинга я заметила, что некоторые работы действительно напоминали агитационные плакаты, несмотря на то, что сами художники представляли свои работы исключительно в художественном ключе. Просто текст и изображения уже не подходят для подобных выставок, отсылая к эстетике плаката. В этом контексте они и воспринимаются многими людьми. Мы должны помнить, к сожалению, про полицию, про омоновцев, которыми это воспринимается уже как сигнал к действию. Возникла мысль, что надо делать что-то подобное непосредственно с инсталляциями, выходить только с ними.

Леонид Цой: Я бы не сказал, что изображение в руках действует как плакат. Есть разница. У меня был диалог со зрителем, консервативно настроенным гражданином. Он интересовался, что у меня в руках, почему я просто не напишу, что я против Путина. Но если бы я так написал, то разговор бы не состоялся, мы бы не увидели друг за другом каких-то личностей. Поэтому я бы не сказал, что это все так однозначно работает.

Дарья Апахончич, художница, член инициативной группы выставки {НЕ МИР}: Мы возвращаемся к вопросу о дидактике: есть ли она? При необходимости пропаганды, нам, безусловно, нужны слоган, он несет в себе ёмкость.

Катрин Ненашева: У нас была идея, которую –возможно, к лучшему, – не удалось воплотить –показать видеоряд во время передвижной выставки. Возникает вопрос: насколько уместно и нужно делать внутри хэппенинга какие-то ещё акции.

Алла Митрофанова: Когда была акция, посвященная дальнобойщикам, один участник держал планшет, который транслировал события из Москвы. Художникам это было интересно, а прохожие внимания не обращали. Проецирование на дома – интересная идея, но и однозначный прецедент для автозака. Мне кажется, важнее вопрос о том, какие в подобных акциях могут быть затронуты вопросы, которые включат у людей реакции и могут быть выражены статично?

Анна Боклер, член инициативной группы выставки {НЕ МИР}: У дальнобойщиков была общая идея протеста, но они не очень представляли, как её выражать. Распространяли между собой листовки, стояли с плакатами, составленными исключительно из букв. К ним приезжали волонтёры, активисты, максимально готовые сделать свой вклад с точки зрения арт-распространения «антиплатоновской» тематики, они предлагали сделать перформансы, снять видео, сделать инсталляцию в Москве. Но верхушка бастующих не дала ничего сделать за пределами бастующей площадки, изжила оттуда активистов, готовых делать что-то, кроме плакатов. Достаточно долго я держала связь с дальнобойщиками и через недели три-четыре все их сообщения базировались на том, что продукты закончились и к ним уже никто не едет. Тема очень быстро угасла. Вот пример того, как диалог пресекается, начавшись с плаката. Многих из бастующих дальнобойщиков, кто выезжал с символикой «антиплатона» на трассу, сотрудники ДПС доставали из машины. Доходило до избиений, что не афишировалось. Такая вот невозможность разговаривать посредством слов.

Жанна Вульф, художница: Мы должны стремиться к искусству, которое будет понятно без единого произнесённого или написанного слова. Очень важно, какими инструментами мы пользуемся. Около года назад у меня был случай на мероприятии факультета Свободных искусств СПБГУ. Там собирались литераторы и поэты, я тоже хотела высказаться, принесла планшеты. Я думала, это может быть интересно. Замректора попросил меня уйти, увидев изображение Путина. Он сказал: «За оградой вы можете показывать всё, что вы хотите». Это был факультет Свободных искусств, а семинар назывался: «Может ли искусство влиять на политическую ситуацию». Сейчас макет моей работы «В сети» стоит в соседней комнате. Я рада, что есть возможность показать это людям, которые думают, как я. Что касается хождения в народ, это, конечно, тяжёлая история. Приходится пробиваться. Люди, занятые своими мыслями, часто шарахаются от политических, общественных актов.

немир3

Александр Бобров, филолог, участник выставки: Мне бы хотелось поставить вопрос, где границы между политическим высказыванием и искусством. Это напоминает древний спор о том, что такое апокриф. Если выделить квинтэссенцию этих дискуссий, получается, что всё, что запрещено церковью, – это апокриф. Здесь похожая ситуация. Подается заявка на акцию. Если она разрешена, получается политическое событие. Если запрещена, запускается механизм эзопова языка, включается процесс искусства.

Влад Тупикин, историк, активист: А если при этом вы разбиваете все банкоматы по маршруту следования демонстрации, все плафоны на станции, а потом ещё деретесь с полицейскими? Так проходила политическая демонстрация на следующий день после убийства Маркелова и Бабуровой. Кто-то сдал информацию ментам, перекрыли Тверскую, пытались помешать демонстрации. Это была политическая ненависть, попытка пробудить людей, сообщить им об опасности. Никому в голову не приходило думать, что это искусство.

Тоня Мельник, швейный кооператив «Швемы» участница выставки: Возвращаясь к теме дискуссии: мне кажется, то искусство, которое вынесено на улицу, уже не может быть лишено какого-то политического и социального контекста. А значит, оно относится к политическому акционизму, либо к чему-то очень близкому. Мне непонятна критика пропаганды, агитации. Искусство на улице уже публично, работает на зрителя. Такой формат высказывания уже по определению связан с пропагандой, обычно это что-то яркое, привлекающее внимание в любом случае.

Катрин Ненашева: Мы говорили про агитацию в самых широких формах, про прямоту. Наглядная агитация – не лучший вариант для антивоенного искусства. Карикатура на Путина и Обаму, надпись «Хуй войне» на белом листе. С таким не стоит выходить. Если это трансформируется в какой-то объект, например, вышивается, то становится интересным.

Тоня Мельник: Формат продиктован местом, временем и аудиторией. «Хуй войне» на белом листе может сработать, например, в деревне. В центре Петербурга это будет выглядеть иначе. Нет смысла выбирать единый формат представления. Это может быть и видео, и плакат, и рисунок, и перформанс. Стоит только исходить из места показа и аудитории, с которой будем работать.

Мария Лукьянова, швейный кооператив «Швемы» участница выставки: Давно хочу вернуться к вопросу, который был задан нам в начале обсуждения по скайпу: Как вы соотносите себя со случайным зрителем подобного мероприятия, акции, выставки? Как реагировать на столкновения? Как осознать, в чем ошибка, из-за которой тебя понимают совершенно перевёрнуто? Хотелось бы услышать опыт других участников события. Ведь в формате передвижной выставки рядом со своей работой ты не можешь нести длинный текст описания.

Леонид Цой: Я имел разговор с очень консервативным зрителем, повторюсь. Придерживаясь противоположных позиций, мы вышли на спокойный диалог. Я считаю, что ситуацию надо зеркалить и общаться со зрителем похожим образом. Ведь нет задачи переубеждать, задача – встретиться. Дать возможность увидеть, что люди с противоположных позиций всё ещё люди.

Катрин Ненашева: Если человек противоположного мнения видит художественную работу с какой-либо концепцией, он старается присмотреться, тратит немного времени, пробует понять, что это. Тогда он видит в тебе не сумасшедшего с приевшимся лозунгами, он ориентируется на личное высказывание.

Когда мы с Дашей и Аней стирали военную форму в День народного единства, к нам практически сразу подошли полицейские. И вся акция для меня состояла фактически из диалога с полицаем. Он спрашивал, из какой мы организации, кто у нас главный, зачем мы это делаем. Я улыбалась и повторяла: это антивоенный акт, мы художники. Я ничего, наверное, не объяснила ему, но эта конструкция, вероятно, позволила обойтись без конфликта в ожидании наряда.

немир4

Леда Гарина, режиссерка, активистка: Человек обесценивает ту информацию, к которой он не готов. Основное количество материалов по политическим вопросам, которые он ежедневно видит, просто противоположно тому, что содержится на плакатах, в инсталляциях или перформансах. Это такой эффект Джордано Бруно, когда его закидывали помидорами и очень смеялись. И что касается стратегии, мнение этого самого зрителя, смеющегося человека, меняется в зависимости от индекса цитирования. Чем чаще он слышит какую-то оппозиционную точку зрения, тем больше вероятность, что он сможет к этой точке зрения прислушаться. Мне кажется, что это вопрос не столько качества высказывания, сколько его количества. Только численным превосходством можно хоть немного влиять на чашу весов. Нужно больше акций! Я все время переживаю, что не получается делать акции каждую неделю или каждый день.

Александр Бобров: Существуют бесспорные шедевры, такие образцы жанра искусства на улице как «Хуй в плену в ФСБ», акции Pussy Riot или Павленского. Полагаю, к этому уровню стоит идти.

Катрин Ненашева: Но мы говорим о другой стороне вопроса. Коллективность, самоорганизация, стратегии…

Влад Тупикин: Мне не очень верится в коллективность. Каждый работает на свой личный художественный результат, на свое место в вечности. Одно дело группировка «ЗИП», которая работает как группировка, одно дело группа «Война», хотя в итоге всё равно все лавры известно у кого. Мне кажется, что коллективность все время скукоживается, я наблюдаю за ней в разных ипостасях – анархо-панковской, художественной. У вас есть ощущение, что вы взяли коллективность за кадык?

Катрин Ненашева: Нет, конечно. Если смотреть с точки зрения именно протестного искусства, то наращивать это самое количество стоит. Увеличить охват территории, количество участников.

Дарья Апахончич: Мне кажется, здесь все-таки появилось какое-то противопоставление: «три шедевра», например, обозначены, и коллективное творчество при этом обособляется. Думаю, всё-таки «три шедевра» – это всё-таки не активистское искусство. «Не мир» – это та самая дидактика, о которой мы говорили. Чтобы понять то, что было на Литейном мосту или в Храме Христа Спасителя, нужен серьезный комментарий. Мы видим, насколько отличается взгляд на эти акции у людей из разных социальных групп – у тех, у кого есть комментарий и у кого его нет. Что говорили по телевизору и что думают мои родственники из Сибири. Я думаю, что протестное искусство, направленное на улицу, на человека, незнакомого с контекстом, рассчитано на расширение, на такую экспансию, но не в смысле того, что мы сейчас всех научим заниматься современным искусством, нет, это направленность на диалог. Рассказать, кто мы, чем занимаемся, почему нам это важно. В этом смысле интонации другие. Я надеюсь.

немир4

Юрий Васильев: 27 декабря, на выставке, я видел, как очень много людей проходят мимо, но все-таки были те, кто останавливался, фотографировал, смотрел работы. И действительно, это вызывало у людей какой-то интерес, а не агрессию, как тот же самый мишка с ленточками на марше Демпитера. Но я не все работы понял, пока не прочитал то, что написано мелким шрифтом рядом. Бывал непонятен сам посыл. Это такое чувство, когда плохо разбираешься в искусстве, но видишь, что в этом что-то заложено, в этом есть какой-то смысл, но никак не можешь для себя определить, что же хотел сказать художник.

Алла Митрофанова: Язык, его драматургия не успевает за ситуацией. Поэтому творческая задача – это постоянно дорабатывать драматургию. Иногда это потрясающе получается – те же самые граффити и плакаты бывают просто сокрушительной драматургии. Идешь по городу, и у тебя сознание меняется, потому что ты в нужных местах с достаточной регулярностью встречаешь нужные граффити. Очевидно, что передвижная выставка – это какая-то новая драматургия. Вопрос – какая.

Александр Бобров: Мне тоже показалось, что эта акция несет в себе очень важные будущие плоды, которые взойдут позже. Один из самых удачных принципов – принцип быстрого перемещения. Петербург замечательная площадка для такого рода акций, потому что здесь много разных контекстов. То, что никто не знал, какая следующая остановка – это тоже гениальная находка.

Вадим Лурье, член инициативной группы выставки {НЕ МИР}: Я хотел сказать, что нашей акции повезло, когда ее не разрешили в формате стояния в загончике на Марсовом поле. Туда бы никто не пришел, кроме пяти сочувствующих. К несчастью, наши потенциальные зрители, те, для кого мы делаем акции, относятся к этому как к чему-то постороненнему, «вот кто-то где-то встал, что-то показал», в итоге такие выставки перестают работать, перестают быть каким-то ясным действием. А действует граффити. Если говорить о формате интервенции, можно вспомнить прогулку художников по Бульварному кольцу. Мне кажется, что за такими интервенциями в город, когда возникает пространство для мысли, для размышления, когда искусство превалирует над политическим, должно быть продолжение. У нас же получился коллективный перформанс с элементами хэппенинга.

Влад Тупикин: Тезис о том, что если произведение более эстетично, то, значит, оно будет работать лучше, – не состоятелен. Работает всё. Мы недавно шли по улице Рубинштейна, зашли во двор и наткнулись на надпись: «Что, завтра снова на работу?». Мне кажется, это удар обухом по голове. И это работало куда больше, чем надпись неподалеку: «Революция начинается с улицы». Поиски смысла нужны – чего мы хотим? Акции должны продумываться – художественные или политические. Проводить аналитическую работу, ресерч, высказываться по их итогам. Кто какой формой владеет, тот пусть так и высказывается.

немир5

Вадим Лурье: А сколько работ мы потеряли, когда выставка стала несанкционированной?

Леонид Цой: У нас уменьшились ресурсы. Мы купили шваберные палки на 2000 рублей, ткань нам дали бесплатно. Самый обидный комментарий от прохожих был такой: «А чего у вас работы на английском, вам нужно отчитываться перед грантодателями?». Грантодателями мы были сами, поняли бы и на русском.

Катрин Ненашева: Не сказать, что из-за несогласованности ушло много художников, просто из Петербурга было немного людей. Но треть отказалась участвовать в митинге, в их числе акционисты и гражданские активисты.

Игорь Цветков, художник: Как вообще проходил отбор работ?

Катрин Ненашева: Мы объявили open-call, создали группу в соцсетях, отправили новости в несколько СМИ. В релизе мы сразу очертили свою позицию – как организаторам, нам хотелось избежать прямой агитации в работах, каких-то абсурдных и надоевших приемов. Мы сразу написали, что такие работы просто не будем брать.

Леонид Цой: При отборе мы так или иначе руководствовались и эстетическими факторами, но главным был вопрос безопасности. Если художник, прислав неоднозначную работу, был готов сам демонстрировать ее и получать по лицу, мы не могли ему этого запретить.

Катрин Ненашева: Ты несешь ответственность за художников, которых выводишь на улицу. Нам прислали плакат со словами «не служил – не мужик» и изображением молодого человека с кляпом во рту. Во-первых, я не вижу смысла в этой работе с эстетической точки зрения. Во-вторых, вопрос безопасности – нас могли задержать только из-за него. Я попросила авторку подумать над работой, но в итоге ничего не вышло. Мы отказали примерно трем-четырем авторам, и то, в первую очередь, по причине того, что они сами не имели возможности экспонировать работы.

У нас есть два пути: это, скажем так, либо «расширение», где мы берем курс на увеличение участников и аудитории, либо некое «углубление», в рамках которого мы экспериментируем над форматами, вторгаемся в новые пространства или осваиваем уже имеющиеся. Сейчас я тяготею скорее к «расширению», хотя стратегически здесь нужно хорошо подумать.

Фотографии: Юрий Васильев

Фотографии работ и экспозиции предоставлены Катрин Ненашевой

Добавить комментарий для Открытия недели: 18–24 апреля | Aroundart.ru Отменить ответ

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.