#Селезнев Владимир

«Во мне есть почвенник»

1 524        0        FB 0      VK 10

Анна Литовских поговорила с Владимиром Селезнёвым — художником и куратором, который живёт и работает в Екатеринбурге и продолжает исследовать локальные мифы, городское пространство и коллективы.

.

Персональная выставка Владимира Селезнёва «Иногда кратчайший путь – самый длинный» проходит в арт-галерее Ельцин-центра до 24 июня в Екатеринбурге, а в ЦСИ «Типография» в Краснодаре всё лето показывают его проект «Метрополис».

24.05.18    ТЕКСТ: 
selez

Владимир Селезнёв

Анна Литовских: Давай немного поговорим о том, как все начиналось: ты жил в Нижнем Тагиле, после школы пошел в армию, а потом техникум, работал сварщиком на металлургическом комбинате. К искусству ты пришел только к 24 годам, когда поступил на худграф?

Владимир Селезнёв: Ну, вся моя семья, в принципе, далека от искусства, за исключением моего деда, который был наивным художником. Мы жили у него в квартире, я наблюдал за тем, как он рисует. Мне нравился запах масляных красок, вечно стоявший в доме, а когда дедушки не было, я брал кисточки где-нибудь что-то намазывал, то есть в его картинах остались мои первые следы. Думаю, что благодаря деду я и начал думать о том, чтобы стать художником.

К тому же он выписывал такие художественные журналы как «Искусство», «Советский художник», покупал советские альбомы с соц. реализмом, все это я листал и рассматривал. Недавно вот вспомнил, что первое в жизни эстетическое впечатление я получил, увидев в одном из этих журналов картину Ван Гога «Прогулка заключенных». В принципе мне это было всегда интересно, ну вот когда я работал сварщиком, я тоже все время покупал и читал про например «Капричос» Гойи, что-нибудь там про Клее, в таком духе. Недавно вот нашел один из первых коллажей своих из старшей школы с таким явным сюрреалистическим уклоном, кажется, там есть что-то от Макса Эрнста.

В 24 года я вдруг познакомился на каком-то тагильском рок-концерте с девушками с худграфа. Мы быстро подружились, я стал приходить к ним на факультет. Тогда я понял: ну, уже надо становиться художником. Сначала они меня немного учили каким-то простейшим вещам, потом я пошел на полугодовые курсы. Пока не сдал вступительные экзамены, никому про это не говорил. Я был в отпуске на заводе, и думал что если не поступлю, то вернусь работать обратно.

АЛ: И началась твоя худграфская жизнь. Можешь рассказать про тусовку Нижнего Тагила того времени?

ВС: Я был старше всех, все остальные только после школы, ну и получилось что я стал неким лидером. Тем более, меня всегда заботило то, как можно весело проводить время. Поэтому я стал устроителем таких мероприятий, мы их тогда называли «Праздник Моды». Что-то вроде перформансов Петлюры, студенты сами делали себе наряды. Сначала мы делали их на факультете, на следующий год поняли, что не вмещаемся, и переместились в местный ДК Молодежи. И вот три года подряд этим занимался. Это был нормальный такой городской движ, с концертами, приглашали музыкантов.

АЛ: Часто вы их делали?

ВС: Раз в год. Кроме этого, мы устраивали другие штуки. Параллельно началась история с баром «Руслан», где мои друзья стали делать такие мини-рейвы, неформальные тусовки, таких до этого не было. Были какие-то клубы попсовые, а тут появилась модная андеграудная тагильская тусовка. Довольно культовое место было в свое время.

В «Руслане» мы тоже делали такие тусовки-перформансы. Например, у нас на худграфе работала бабушка-уборщица, которая еще позировала нам на занятиях. Я ей предложил, чтобы мы ей делали костюмы, а она будет приходить а-ля Пани Броня. Мы стали наряжать ее, она пару раз приходила, веселилась с нами, но потом ее муж, тоже натурщик с факультета, написал декану на меня заявление, что я своими действиями разлагаю их семью. Декан меня сильно наругала и с этой тетенькой мы попрощались, но перформансы делать продолжали. Показывали видеоарт, делали концерты. В общем, делали арт-тусовку с хорошей музыкой.

Туда ходили разные люди, не только тагильские студенты. Приезжали даже из Екатеринбурга. На какое-то время это стало знаменитым явлением, на сайтах типа gay.ru писали , что мы единственный гей-френдли бар Нижнего Тагила. Там много времени проводил Сильва, первый тагильский трансвестит, который снимался в нашем видео «Пу-пу-пиду». Ну и в принципе место было открытое, и привлекало разного рода людей.

poo.avi_000011640

Зер Гут. Poo-poo-pee-doo. 2001

poo.avi_000042600

poo.avi_000057360

АЛ: Долго это продолжалось?

ВС: Это все конец девяностых – начало нулевых (1999-2002). После нашего переезда в Екатеринбург это продолжалось где-то полгода. Сейчас это место существует, но там уже что-то непонятное находится.

АЛ: Давай ненадолго вернемся к худграфу и художественному образованию того времени. Как с ним обстояли дела?

ВС:Меня не так сильно интересовали станковые картины, и к третьему курсу я понял, получил от худграфа все, что он мог мне дать. В современном искусстве наши преподаватели — не большие специалисты. Есть Лариса Грачикова, которая вела у нас живопись. Она сама приносила какие-то журналы, показывала что-то новое, но это все равно было в рамках станковой картины и чего-то более традиционного.

В Нижнем Тагиле в то еще время работал Олег Лысцов (Олег Блябляс), который начал привлекать нас на всякие акции, перформансы. Например, одна из его акций заключалась в следующем: нужно было нескольким людям спуститься в нижнетагильский карьер и встать в виде разных созвездий. Он фотографировал и сделал из этого выставку. Я тогда был на третьем курсе и было не очень понятно, о чем это. Но само это действие воспринималось как некое приключение, и поэтому оно мне нравилось. Благодаря Олегу мы стали сами делать акции, перформансы, и какие-то выставки, которые уже вполне можно было называть полноправными выставками современного искусства в том числе в Нижнетагильском музее ИЗО. Когда мы уже учились на 5 курсе, приехали разные художники из Москвы на семинар «Экология искусства в индустриальном ландшафте». Вот тогда мы совсем погрузились в современное искусство, и тогда понял, что буду заниматься этим.

АЛ: Вы – это группа «Зер Гут». Ваша выпускная работа стала чем-то невиданным для художественно-графического факультета. Можешь рассказать про нее?

ВС: Наша группа состояла из трех человек: меня, Вани Снегирева и Жени Гольцова. Изначально когда мы выходили на диплом, я должен был делать скульптуру, а мои друзья – живопись. Но в какой-то момент мы встретились и Ваня предложил делать втроем диплом-инсталляцию. Мы решили попробовать. Сначала пошли к нашему руководителю, Грачиковой, поговорили с ней. Она была не против, но предупредила, что остальных будет убедить сложнее. Мы тогда примерно придумали, где будет эта выставка. Этот заброшенный дом в центре города, рядом музей и парк, место постройки времен Демидова. Было ощущение, что его скоро снесут, и таким образом мы решили вернуть месту культурную значимость, в то время как местные жители использовали его как помойку. В итоге мы всех убедили и сделали тотальную инсталляцию в заброшенном доме, отлили около 1000 масок, сделанных с наших лиц, украсили фасад здания. Внутри было 2-3 видео. Привезли туда свои телевизоры, провели свет в этом доме. В один из дней мы сделали однодневную выставку. Итогом нашей работы стала видеодокументация и три пояснительные записки, в которых мы проанализировали аспекты нашего диплома. Сама выставка называлась «Опыт создания мифа». Женя писал про мифы, Ваня писал про работу в группе, а я – про искусство в публичных пространствах.

Зер Гут. Опыт создания мифа. 2002 // Фото: Любовь Кабалинова, Президентский центр Б.Н. Ельцина

Зер Гут. Опыт создания мифа. 2002 // Фото: Любовь Кабалинова, Президентский центр Б.Н. Ельцина

IMG_8155

10e009b4-ae00-4672-94a7-5a642b902f09

Группа «Зер Гут». Слева направо: Иван Снегирев, Владимир Селезнев, Евгений Гольцов. 2002

Малознакомые люди подходили к нам и говорили, что это круто. На момент такого понятия, как стрит-арт, в Тагиле не было – были только какие-то граффити, такого никто не делал. Эти маски мы оставили, само собой, дети их всяческим образом сбивали и брали с собой. Я знаю, что у некоторых до сих пор дома хранятся эти маски. А мы получили пять с похвалой. Это было немного странно. К сожалению, это был первый и последний прецедент, как я знаю, ничего подобного на худграфе больше не было. Скорее всего это вообще состоялось благодаря тому, что мы были студентами на хорошем счету. Нам доверяли и понимали, что мы сможем сделать то, что задумали.

Выставка будет начинаться с документации некоторых объектов с этой дипломной работы. Своим студентам я говорю, чтобы они заранее думали о том, будет ли это выглядеть достойно, допустим, через 10 лет. Потому что мне не стремно за свой диплом. Сейчас я понимаю, что из этого диплома выросло мое последующее творчество.

АЛ: То есть зерна посажены тогда были? А какие направления/темы тебя интересовали в тот момент?

ВС: Меня интересовали мифы в искусстве. Причем разной направленности.

Интересовало совместное творчество, коллективные действия, взаимодействие с людьми. И город как механизм, как то, что нужно исследовать и понимать с точки зрения искусства.

IMAGE7657657502

Зер Гут. Замуж за Екатеринбург. 2002

IMAGE7657657603

IMAGE8768768604

eb03c7f6-119e-414c-9a77-557342dab1fc

Зер Гут. Визуализация приручений. 2002

9d317838-b44d-4414-b859-2f6c51664c16

Zer 3

АЛ: Потом вы втроем переехали в Екатеринбург, и вскоре ты стал одним из кураторов центра действия «Нога» [самоорганизованного андеграундного пространства, существовавшее в 2005-2007 годах в Екатеринбурге, открытое Павлом Ложкиным, Владимиром Селезневым и группой «4 Позиции Бруно»]. Я так понимаю, параллельно началась дружба с самарскими художниками?

ВС: С Вовой Логутовым мы познакомились в 2002 году на фестивале «А_РЕАЛ. Искусство в общественных пространствах». Его делали Наиля Аллахвердиева и Арсений Сергеев, тогда руководившие Уральским ГЦСИ. Мы с группой «Зер Гут» тогда сделали перформанс «Обряд. Замуж за Екатеринбург», во время которого в свадебных платьях разъезжали в кортеже по популярным местам свадебных фотосессий. В 2005 году меня пригласили на волгоградский фестиваль «Видеология», там общение с Логутовым, а также с Андреем Сяйлевым продолжилось. Какое-то время я почти каждое лето ездил и участвовал в проектах в Самаре. Так получилось, что самарские художники оказались мне близки. И как-то совпало, что мы росли, глядя друг на друга.

АЛ: В «Ноге» ты курировал выставки, «4 Позиции Бруно» делали концерты, была некая литературная часть...

ВС: Ну да, и театр как-то из соседнего подвала приглашали в свой подвал. Но все, что мы делали в «Ноге», было неким dipper-андеграундом. И выставки, по большому счету. Мы тогда решили каждые две недели открывать новую выставку. Ни денег, ни больших идей у нас для этого не было, поэтому они были такими, больше ситуативными. Вот Саша Ситников шел мимо помойки, увидел коробочки из-под мужских трусов, притащил их – теперь надо сделать выставку. Мы делали 3d-коллажи, подставляя к мужским телам в трусах, какие-нибудь женские образы в окошки. Выставка называлась так же, как и концерт «4 Позиций Бруно», — «Исповедь девианта». Пришли какие-то люди, как обычно, маргиналы — как и мы сами.

 АЛ: «Нога» была тогда, можно сказать, единственным местом, куда можно было прийти за чем-то похожим на современное искусство? ГЦСИ в то время делал в основном паблик-арт… Хотя, тогда еще существовал Музей Молодежи, который был открытой площадкой для сотрудничества молодых художников и музыкантов.

ВС: И в котором мы, как «Нога», кстати, делали одно из выступлений с «4 Позициями Бруно». Но, музей, конечно, брал деньги, а наша публика, она… Когда мы думали о концертах, то думали, что будем на этом зарабатывать. Но приходили на них наши друзья и знакомые, и мы понимали, что, в общем, у этих людей ничего нет. Поэтому и разбогатеть на этом не удалось. К тому же то, что мы делали, и правда было довольно маргинальным. «4 Позиции Бруно» могли пьяными или ещё какими-нибудь выйти на сцену, играть непонятно что; или кто-то мог просто очень долго стучать по проигрывателю с пластинкой. Нужны были усилия, чтобы воспринимать это всё адекватно.

АЛ: А в 2006 году Алиса Прудникова зовет тебя в команду ГЦСИ, который тогда был комнаткой в здании школы, с маленькой командой без выставочного пространства. Подозреваю, что тогда публика в Екатеринбурге была еще больше не готова воспринимать вашу деятельность, чем сегодня. Можешь рассказать про это время, как ты ощущал себя внутри этой институции, было ли у тебя понимание, что что-то изменилось и ты теперь работаешь в государственном учреждении?

ВС: Мне казалось, что в то время было больше драйва и меньше всяких условностей, ну то есть: «А вот давайте – ка устроим паблик фестиваль? – А давайте». Мы тогда скорее делали, а потом думали о том, что это было. Вот так примерно и появились первые фестивали «Арт–завод» (1, 2) в 2008 и 2009 году, которые, я считаю, были важными для того времени и стали такими ростками Уральской индустриальной биеннале. На них даже народ пришел, хотя они были достаточно далеко от центра. И еще мы стали первыми, кто начали собирать выставки местных художников, вроде «Внутреннего Урала», и показывать их не только в Екатеринбурге, но и в Москве и Санкт-Петербурге.

 АЛ: А есть в том режиме работы ГЦСИ что-то, о чем ты скучаешь сейчас?

ВС: Сейчас всё стало формализовано, или скорее… Сейчас нужно держать марку, что мы государственная институция. Раньше никто об этом не думал, и потому было свободнее — мы делали, что сами хотим, не думая ни о чём, вообще. Ну, в смысле не думали о каких-то национальных интересах, например.

АЛ: На биеннале ты делал выставку «Миростроение», которая работала с контекстом Нижнего Тагила и с его местными жителями. Насколько для тебя важно возвращаться в Тагил и продолжать с ним работать?

ВС: Для меня это, наверное, важно. Я как бы уехал из Нижнего Тагила, но Нижний Тагил не уехал из меня. Мне хочется делать что-то для города или как-то поддерживать художников, которые там появляются. Был период, когда мы уехали и казалось, что всё — там вообще ничего не происходит, спад. Но сейчас Нижний Тагил — это такое бурлящее место, в котором постоянно появляется что-то новое. Группа ЖКП, например, и не знаю, переедут они в Екатеринбург или нет, это уже дело другое. Но я понимаю, что и для них, и для меня это важное место. Во мне есть такой почвенник — человек, который, далеко от своего родного угла не отходит и постоянно его культивирует. Мне кажется, что Тагил — это как бездонный карьер, приезжая туда, я все время подпитываюсь энергией места.

АЛ: То же и про Урал, наверное, можно сказать?

ВС: Ну и в целом Урал, да.

АЛ: Для тебя важно, что ты уральский художник?

ВС: Ну думаю, да. Когда я делал выставку «Приручая пустоту» и показывал её в других городах, то Урал проявился для меня как довольно щедрый на таланты и вообще на художественную мысль. Может, из-за удаленности региона от центра мало уральских художников известно, хотя сейчас ситуация немного меняется, благодаря, наверно, обращению Москвы к регионам. Это раз в десять лет примерно бывает — в начале 2000-х нас – группу «Зер Гут» — тоже показывали в Москве как этаких самородков из деревень; показывали это видео с птичками[Визуализация приручений или казус современной орнитологии], когда мы вместе с Пеперштейном и Куликом — фигурами намбе ван — на одной площадке. Обращение к локальному происходит постоянно, но точечно, не превращаясь в постоянный процесс. Такой процесс могла запустить выставка «Приручая пустоту», но как-то я не улавливаю должного эффекта от выставки в Москве. Хотя Алиса Савицкая, которая ответственна за выставки в нижегородском Арсенале, сказала, что они по-хорошему завидуют нашей истории, потому что у них такого нет.

IMG_8573

IMG_8568

IMG_8563

IMG_8443

Владимир Селезнёв. Бородинский уголь. 2011

IMG_8435

IMG_8430

АЛ: А вот про обращение Москвы к регионам. Сейчас Урал активно пытается развивать свой бренд и идентичность, Уральская биеннале этому способствует, мы действительно пытаемся культивировать своё место. Насколько Москва важна для развития каких-то региональных историй? И видишь ли ты плодотворные истории общения регионов, минующие Москву?

ВС: На самом деле я всегда за эти горизонтальные связи. Очень важно и очень нужно развиваться без участия Москвы. Сейчас я часто езжу в Красноярск, а в наших проектах в ГЦСИ часто участвуют художники из Сибири, Самары, Краснодара. Мы всегда старались развивать и поддерживать это движение.

С другой стороны, как региональному художнику, мне важно быть показанным в Москве, но не совсем приятно, когда появляется момент некой колонизации, типа: «Мы вас ребята сейчас соберем и вывезем всех в Москву».

АЛ: Это ты сейчас про триеннале?

ВС: Ну, например, да. Цирк уродцев! Это, конечно, грубо, но, с другой стороны, я понимаю, что это важно делать. Но более важно самим регионам закреплять связи друг с другом.

32349869_1943980562301840_2002084865998061568_n

Владимир Селезнёв. Метрополис. Краснодар. 2018 // ЦСИ «Типография», фото: Елена Синеок, Yuga.ru

32476880_1943980555635174_6460740379330215936_n

IMG_8473

Владимир Селезнёв. Пространство борьбы. 2012 // Фото: Любовь Кабалинова, Президентский центр Б.Н. Ельцина

IMG_8491

IMG_8501

Владимир Селезнёв. Работы из серии Hypertag. 2015

IMG_8512

IMG_8515

АЛ: Ну и про то, что сегодня происходит, у тебя открывается ретроспектива, ты доволен?

ВС: В общем, да, доволен. И очень благодарен Илье [Шипиловских, арт-директору галереи Ельцин-Центра], который еще год назад предложил сделать выставку. Для меня это, конечно, важно, когда видишь всё, что сделал. Это в некотором смысле черта: сейчас я всё собрал, а дальше происходит нечто новое. Я даже предполагаю, что это может быть — ретроспектива помогает увидеть этот путь.

АЛ: Что-то новое про себя узнал?

ВС: Думаю, да. Пока монтировал выставку, думал о том, что объединяет мои работы. Глубже погрузился в свою хронологию. И вывел, собственно, чем я занимаюсь — мифы, коллективность, городское пространств. Эти темы наметились еще в студенчестве, а сформулировал их чётко только сейчас — хотя в моём возрасте некоторые военные уже на пенсию выходят.

Добавить комментарий

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.