#цифровая асфиксия

Валентин Фетисов: об искусстве как дистопии и способе работы со страхами

1 001        0        FB 0      VK 0

В рамках нашего первого тематического номера, посвященного «цифровой асфиксии», Ольга Дерюгина поговорила с Валентином Фетисовым — художником, создающим проекты–ситуации на стыке социальной психологии и цифровых технологий.

01.07.19    ТЕКСТ: 
Call to action. Валентин Фетисов. В рамках выставки «Время, вперед!» 2019. V–A–C Zattere. // Фото: Delfino Sisto Legnani e Marco Cappelletti

Call to action. Валентин Фетисов. В рамках выставки «Время, вперед!» 2019. V–A–C Zattere. // Фото: Delfino Sisto Legnani e Marco Cappelletti

Ольга Дерюгина: Твоя работа про комнату называется The installation of experience — можешь прокомментировать, как возникло такое название?

Валентин Фетисов: Эта работа не про комнату как пространство, а про опыт, которым ее наполняет человек. О чем и говорит название, которое в переводе звучит как «инсталляция опыта». Поведение посетителя в комнате определено его предыдущим опытом взаимодействия с пространством, автоматическими дверями и теми объектами, которые находятся внутри. Люди чаще всего занимаются поиском разгадки: кнопки или выключателя, а при виде 3D-камеры начинают прыгать, махать руками или принимать различные позы. Я же устанавливаю (инсталлирую) новый порядок, поиском которого и занимается человек, попавший в эти обстоятельства.

ОД: Твои работы часто построены как психологические эксперименты — собираешь ли ты информацию о том, как люди ведут себя в созданных тобой ситуациях, как реагируют? И не было ли у тебя желания посотрудничать с психологами или нейробиологами?

ВФ: Это не эксперименты в научном понимании, это скорее неожиданные обстоятельства, в которые попадает человек. При этом, почти все работы собирают данные о том, как с ними взаимодействуют. Это и данные по времени взаимодействия, иногда трекинг и, чаще всего, анонимизированные видео и аудио, которые в автоматическом режиме режутся для каждого посещения, а не просто записываются все время — то есть в формате, который можно анализировать.

Я открыт к взаимодействию с псхологами и нейробиологами, но мой итерес к этой области пока выше, чем интерес психологов к коллаборации. Поэтому сбор материалов для меня служит и более практичным задачам: контролю за тем, правильно ли функционирует работа, не вмешиваются ли медиаторы. Я также нередко удаленно вношу изменения в саму работу уже во время выставки, если из собранных материалов видно место для улучшения или эксперимента, а/б тестирования.

Последнее время я использую закрытый Telegram–канал для получения статистики ежедневно: сколько было посетителей вчера, сколько из них сделали то или иное действие — чтобы быть в курсе происходящего и ничего не пропустить. Туда же приходят и анонимизированные видео.

Surveillance test. Фото предоставлено художником.

Surveillance test. Фото предоставлено художником.

ОД: Можно ли сказать, что твои проекты нацелены скорее на самонаблюдение зрителя (на индивидуальный опыт, а не на переживание, которое может быть коллективно пережито или даже отрефлексировано)? По крайней мере, у меня складывается ощущение, что зритель, попадая в созданную тобой ситуацию, узнает что-то новое о себе, собственном инстинктивном поведении. Этот аспект, как мне кажется, не менее важен, чем вопрос о властных отношениях, имплицитно заложенных во взаимодействия с техническими средствами, отношениях между инженером, который выступает своего рода демиургом, и пользователем.

ВФ: Можно сказать, что я больше создаю ситуации, нацеленные на переживания одного человека, чем группы. Термин «самонаблюдение» мне нравится, но часто ситуация сложнее, чем кажется: хотя бы потому, что есть человек, который проходит через ситуацию, а есть люди которые за этим наблюдают. Часто обе этих роли почти равноценны и пересекаются во времени. Позиция инженера мне тоже интересна, в рамках искусства, кроме властных отношений, она создает ситуацию самоустранения — в отличие от перформанса или театра, ситуация разворачивается по выверенному алгоритму и часто вне воли или контроля инженера, ее создавшего.

ОД: О чем твоя новая работа Call to action?

ВФ: Работа «Призыв к действию», показанная в Венеции, — о технологиях, разработанных в среде цифрового маркетинга и дизайна пользовательского опыта (user experience design), которые считаются положительными и применяются повсеместно, но в конечном счете являются просто разновидностью манипуляции пользователей.

Структура инсталляции повторяет и, по сути, переносит в физическое пространство структуру «посадочной страницы» — веб-страницы, единственная функция которой — привести пользователя к финальному действию, избегая «острых углов», за которые может зацепится человек. Структура страницы состоит из нескольких блоков: чаще всего, первый блок создает желание, возбуждая интерес к продукту, как это делает например реклама. Следующий блок страницы нередко представляет объективную позицию, фактически объясняя почему этот продукт лучше других. Следующий блок показывает отношение других людей к этому продукту — либо в виде отзывов, либо в виде записи их взаимодействия с продуктом. Например распаковка (unboxing) сильно повышает продажи, потому что человек может заранее понять масштабы продукта и представить себя на месте другого пользователя, соотнестись с ним. А самым последним блоком стоит самый важный — призыв к действию.

В случае моего проекта, перенося структуру посадочной страницы в физическое пространство, я рекламирую, вероятно, самый сложный продукт, который невозможно захотеть заранее: боль. В финальном пространстве инсталляции я представляю потенциальную возможность ее попробовать.

Call to action. Валентин Фетисов. Врамках выставки «Время, вперед!» 2019. V–A–C Zattere. // Фото: Delfino Sisto Legnani e Marco Cappelletti

Call to action. Валентин Фетисов. В рамках выставки «Время, вперед!» 2019. V–A–C Zattere. // Фото: Delfino Sisto Legnani e Marco Cappelletti

ОД: Многие твои проекты воспроизводят ситуацию нахождения в обществе тотального надзора. Можно сказать, что они отчасти используют существующие страхи, связанные с технологическим видением, и утрируют их, не предлагая способов противостояния таким страхам. Что бы ты мог ответить на подобную критику?

ВФ: Мне кажется неправильно называть то, что я делаю утрированием. В работах, которые затрагивают тему слежки и сбора данных, моя позиция чисто трансгрессивная: например, я могу предложить принять существующие методы сбора данных, чтобы перейти на следующий уровень и самостоятельно и осознанно поиграть со своими страхами. Это не обязательно приведет к трангрессии, результат я не гарантирую, но противоположный подход — спекуляция, основанная на консервативной паранойе связанной с технологиями меня скорее расстраивает — это такой ленивый мейнстрим, особенно заметный в консервативных обществах. Для меня важным моментом, наверное, служит отделение страха ко всему новому от всех остальных страхов (например, к конкретной технологии). Да, жизнь будет другая с распространением алгоритмов распознавания лиц, но мы ведь приспособимся? Вопрос «как?» и вариации его решения меня и интересуют.

ОД: Как ты для себя формулируешь главную задачу своего творчества?

ВФ: Мне кажется, у меня нет одной определенной задачи. Но задача художника, на мой взгляд, — исследовать то, что невозможно исследовать через другие сложившиеся институты, научные или коммерческие.

ОД: Какие качества ты ценишь в работах других художников?

ВФ: Я могу сказать, что не переношу стилизацию и мимикрию под искусство, не важно, сознательную или нет. Почти все, что не подпадает под это описание — для меня интересно.

ОД: Как ты относишься к технологическим утопиям? Что ты думаешь об идеях трансгуманистов и акселерационистов?

ВФ: То, что я делаю, в литературном смысле можно было бы назвать созданием дистопий, только это происходит не в пространстве воображаемого, а в реальности, которую можно испытать. Как называется дистопия, созданная в реальности и не называемая дистопией?

ОД: Также хотела спросить про твои отношения с теорией. Какие книги или авторы оказали на тебя влияние?

ВФ: У меня двоякие отношения с теорией. Я считаю, что теория появляется гораздо позже, чем непосредственное событие, которое затем будет описано и осознанно. И роль художника — это работа в поле, в лаборатории, создание этого события, которое еще не описано. С другой стороны, безусловно, чтобы не перепридумывать колесо, нужно понимать, что именно уже описано или как именно это было открыто. Хорошим примером такой литературы могут быть книги «Акторно-сетевая теория и проблема социального действия» Бруно Латура или «Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль» Стенли Милгрэма.

Сайт художника: https://valiafetisov.com/

Добавить комментарий

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.