#цифровая асфиксия

Мотивы алгоритмов остаются неясны

976        0        FB 0      VK 2

Дмитрий Безуглов разбирает, как устроен New Dark Age, нон-фикшн Джеймса Брайдла. 

02.10.19    ТЕКСТ: 

newdarkage

Эта книга существует в странном зазоре между художественным манифестом и увлекательным нон-фикшеном. Брайдл отказывается изъясняться сложно, позволяет себе отсылки к философам раз в пятьдесят страниц, и большую часть времени строит нарратив как заправский журналист-расследователь. В каждой из главок он вместе с читателем бросается на розыски злодеев: будь то нефтяная компания или взбесившийся алгоритм, уничтожающий биржевые сделки одну за другой. Обличая тех, кто злоупотребляет технологиями и ленится их изучать, Брайдл не превращается в пессимистичного сардоника вроде Евгения Морозова. Его ключевая задача — рассказать о спорных сюжетах из технологической вселенной, а не пристыдить читателя. Все истории подчинены конкретной логике описания технологического разрыва (chasm), который существует между тем, как мы используем технологии, и тем, как мы их понимаем. Медленное погружение в разрыв — задача Брайдла.

При этом в отличие от популяризаторов, он пытается открыто работать с критическим инструментарием: разламывает затертые метафоры и принуждает читателя пересобирать каждую из них. Стоило одному политику неосторожно повторить «Да, данные — это новая нефть», — Брайдл бросается на него и берется уточнять: «Вы говорите „нефть“. Почему? Потому что она горючая? Или потому что её нужно возгонять? Или потому что добыча приводит к ужасающим трансформациям земной коры? Или потому что право на добычу приводит к страшным войнам и дестабилизации рынков?».

Буквализируя, отказываясь принимать нормализованное содержание метафоры, Брайдл принимается за разбор её генеалогии. С тем же настойчивым вниманием он расплетает и метафору «цифрового облака»: «Облако — не магический объект, левитирующий в загадочном нигде, сплетенный из водяных паров и радиоволн, позволяющий всему работать. Это физическая инфраструктура, образованная телефонными линиями, спутниками, кабелями, протянутыми по дну океана, внушительными складами, что заполнены компьютерами, потребляющими невероятное количество воды и энергии, подчиненными национальным и юридическим инструментам регуляции. Облако — новая индустрия, и к тому же весьма голодная».[1]Bridle, J. (2018) New Dark Age: Technology and the end of the future. London: Verso, p. 7 (перевод автора рецензии)

Любое клише в руках Брайдла рассыпается на кусочки. Нет — новой нефти, новому черному, цифровой приватности, умному искусственному интеллекту и умному потреблению. Наступают новые тёмные века. На смену метафорам, которые в чести у проповедников технологического будущего, Брайдл предлагает вернуть троп, предложенный Петраркой. Впрочем, он заново собирает и его: «Идея новых темных веков держится на этом противоречии; это века, в которых избыток прибыльного знания уничтожает сообщаемую ему ценность; это века, вынуждающие нас отыскивать новые способы понимания мира».[2]Ibid, p. 11 Больших нарративов больше не существует, а мы обречены сталкиваться с фактами, которые никоим образом не расширяют наши знания. Недостаток письменных свидетельств, принуждавший средние века к молчанию, оборачивается переизбытком датчиков и носителей, которые кодируют информацию недоступным для нас способом. Потому отдельной миссией Брайдла становится поиск метаязыка, который позволил бы стягивать воедино разные фрагменты технологического знания; языка, который бы удивлял получателей сообщения (в соответствии с теорией информации Клода Шеннона).

Почему язык становится такой значимой проблемой? Он позволяет делать видимым и различимым то, что делают (возможными) технологии. Брайдл набирает целый ворох по духу конспирологических историй, каждая из которых показывает: через стенку от нас происходят зловещие события. Отдельного внимания удостаивается первый калькулятор IBM, который был буквально выставлен в витрину на 57-й улице в Нью-Йорке. Калькулятор, по уверениям компании строивший звездные орбиты по запросу NASA, на деле просчитывал симуляцию взрыва водородной бомбы: «Расчеты велись прямо на виду у публики, прямо в нью-йоркской витрине, и никто из прохожих не имел ни малейшего представления о том, что происходит».[3]Ibid, p. 32 На каждую главку приходится как минимум одна поучительная история, изобличающая общественную слепоту и недостаточность языка.

Повествование выстроено в настоящем времени, но Брайдл регулярно отступает в прошлое; к моментам, когда компьютерами еще называли людей, а автоматическим системам было доступно лишь название «калькулятор». Так он прослеживает зарождение «исчислительного мышления» (computational thinking), страшного бастарда, который отучает нас от настоящей мысли. При этом, невзирая на заглавную метафору, экскурс в прошлое не уходит дальше середины XIX века: Брайдл удерживает рассказ в границах «расколдованного» мира.

Расцепляя последовательности суждений, которые укрепляют магическое мышление о технологиях, он вновь и вновь активирует принцип, свойственный исследователям из области STS (science & technology studies), — «технологии представляют собой итог ряда конкретных решений, принимаемых конкретными группами людей в конкретных местах и в конкретное время в своих целях. В этом смысле технологии несут на себе отпечаток людей и социального контекста, в котором они были разработаны».[4]Вайсман, Д., Времени в обрез: ускорение жизни при цифровом капитализме / пер. с англ. Н. Эдельмана; под науч. ред. С. Щукиной — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2019, – с. 55

Отказываясь принимать простое различение «цифровое/физическое», он находит емкие примеры, свидетельствующие о более тонких сцепках и более нюансированных неполадках. Один из них — «коды/пространства» (code/spaces), в которых технологические протоколы, существующие за гранью восприятия обычных посетителей, (почти) полностью производят порядок использования окружающей среды, — к ним относятся аэропорты, супермаркеты, стадионы и другие пространства, всецело зависящие от расчетов нечеловеческих масштабов. Брайдл, стремящийся подкреплять зримые примеры эффектными метафорами, вводит «код/пространство», чтобы моментально его разрушить: «Программное обеспечение, вышедшее из строя, отзывает статус „аэропорта“ у здания, превращая последнее в гигантское убежище, переполненное обозленными людьми».[5]Bridle, J. (2018) New Dark Age: Technology and the end of the future. London: Verso, p. 38

Разрушенное практически сразу растворяется — Брайдл не тратит время на мучительное балансирование между постоянно уточняемыми понятиями; за каждым примером кроется новая история, и связывает их не строгость концептуального аппарата, но движение от разрыва к разрыву, невозможное без контингентности (contingency), о которой он говорит с той же резкостью: «Вычисление создает будущее, подобное прошлому, — в свою очередь, не способное справляться с реальностью всегда нестабильного настоящего». Брайдл стремится проблематизировать как можно больше понятий, оставляя продуктивное недоумение в подарок читателям (в отличие от, к примеру, Михаила Куртова[6]См., к примеру: Михаил Куртов, К оптической критике знания (очерк анархистской эпистемологии): https://syg.ma/@paviel-arsieniev/mikhail-kurtov-k-optichieskoi-kritikie-znaniia-ochierk-anarkhistskoi-epistiemologhii или Юка Хуэя[7]Юк Хуэй, Рекурсивность и контигентность (Введение, параграфы 5–6): https://syg.ma/@sygma/iuk-khuei-riekursivnost-i-kontinghientnost?utm_referrer=https:%2F%2Fsyg.ma, философов техники, вместе с парадоксами вверяющих публике чемоданчик с инструментами, позволяющими проанализировать суждения, вызвавшие оторопь).

В то же время, движение по раздробленным сюжетам: от истории о расовых предрассудков, проявляющихся в пленке Kodak, неспособной различить цвет кожи афро-американцев в занимающихся сумерках, до кошмаров автоматизированных видео в детском сегменте YouTube[8]Подробнее см.: https://ideanomics.ru/lectures/15963, — объясняется и ключевой метафорой книги. Риторика технологического развития предписывает нам видеть и знать больше — но вместо этого каждый из нас в одиночку скачет по ухабам в темноте. Различные технические устройства вынуждают нас иначе переживать «темпоральную плотность»[9]Вайсман, Д., Времени в обрез: ускорение жизни при цифровом капитализме / пер. с англ. Н. Эдельмана; под науч. ред. С. Щукиной — М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2019, – с. 134, распределять внимание между разрозненными фрагментами информации, идущими из разных источников в разном темпе. «Темные века» есть время неразличимостей, скачкообразного проявления фактов и фактоидов, о которых Брайдл пишет с большим изяществом, чем, скажем, Тимоти Мортон в «Стать экологичным», — цифровой мир «превозмогает нашу способность его не замечать, попросту продолжая на нас наваливаться, день за днем, низвергаясь потоком крикливых словечек, абсурдных названий и кровь-из-глаз-вызывающих слайдов из PowerPoint, словно запирая нас на бесконечном маркетинговом совещании с Сатаной во главе стола».[10]Bridle, J. (2018) New Dark Age: Technology and the end of the future. London: Verso, p. 178

Манифест Брайдла не требует от читателя решительных действий, но просит его/её заново отчуждать каждую используемую технологию (от фитнес-браслета до рекомендательной воронки YouTube), проверять на сомасштабность человеческому восприятию и внимательно подбирать слова, которыми об этой технологии можно говорить. И предупреждает: просвещение, рассеявшее тьму прошлых веков, больше не способно нам помочь. Если где-то и доступен новый источник света, то проявить его позволит только радикальное переключение эпистемы, которое Брайдл оставляет на нашей совести.

Добавить комментарий

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.