2–22 сентября

1 014        0        FB 0      VK 1

1 014    0    FB 0   VK 1 

Текст: Мария АтрощенкоФото: Олег Самойлов

В просторном архангельском Выставочном зале обычно светло. Летом, когда солнце жарит сквозь большие окна, здесь жарко, а зимой обычно холодно – хоть в шубе на вернисажи ходи. На «Становлении» был полумрак, диджей, чайная церемония на полу и пульсирующая неоновая видеопроекция с логотипом выставки на белой стене, а позже – скетч-сессии обнажённой натуры под винишко.

Выставочный зал – это вотчина Союза художников Архангельской области. Тут проходят отчётные выставки «Север» – встречи ограниченной тусовки друзей, большие персональные выставки известных художников региона с шумными весёлыми фуршетами. При этом, не сказать, чтобы молодёжи в Выставочный зал ход закрыт: на том же последнем «Севере» можно было даже граффити увидеть. Но чтобы всю галерею, пусть и на несколько дней, отдали 22 молодым двадцатилетним ребятам из Архангельской и Мурманской областей, – такое впервые. Обычно они все по углам сидят, тихонечко себе учатся, картины продают и даже в Японию ездят. Только единицы из них успели если не вступить, то подружиться с Союзом художников и просочиться на областные выставки. Остальные же – чистой воды ноунеймы, которые совсем недавно танцевали на городской набережной в свой Последний звонок, рисовали, когда злились, и экспонировали свои работы только в своей комнате.

Кроме Выставочного зала им, наверное, и податься больше бы было некуда. Разве что партизанить – в гараже выставки проводить, или на торце жилого дома, пока ЖКХ не уберёт. В большой красивый городской музей ИЗО – однозначно нет: там сверху – древние иконы, а снизу – то Никас Сафронов, то Михаил Шемякин. Хорошее место для дебюта – галерея в областной научной библиотеке имени Добролюбова – местный отдел литературы по искусству всех привечает, – но она же крохотная! То же самое – с площадкой Центра социальных инноваций, который открылся в городе при поддержке Фонда Владимира Потанина: место прогрессивное, но в нём особо не развернуться. А тут: «Смотри, мама, мои работы в галерее!».

Благодаря кураторам – таким же фрешменам в современном искусстве – молодые артисты смогли на публике высказаться о том, что их волнует – о жизни тела и духа, жертвенности, смерти, одиночестве, экологии и феминизме. Вечную и актуальную проблематику они раскрывали разными средствами: через живопись, графику, плакат, фотографию и видео-арт, коллажи и объекты. Разные высказывания объединяет новизна первых шагов и поиск своего стиля в искусстве – всё, что происходит с художником в период его становления.

Процесс становления, как и пубертатный период, кому-то даётся легко, кому-то – болезненно. Отсюда и многообразная палитра ощущений – от беззлобной иронии, нежности, жизнелюбия и чувственности – до злости, социального бунта, отрицания и уныния. Беззаботности и творческому беспорядку своих друзей, приславших на выставку очень разные работы – из тех, что успели натворить в стол, – кураторы придали логику и форму, создали концепцию. Пространство разделили на два условных блока – с ироничными цветными работами и депрессивными чёрно-белыми. Такое цветовое деление стало метафорой взросления, пути от рождения к смерти – «через юную непосредственность в более серьёзные смутные времена».

За мотивы рождения в экспозиции отвечают две работы. На картине Егора Шелюка «Мать и сын», написанной темперой, причудливо взаимодействует склонная к условности иконописность и сюрреализм. Зарождению жизни посвящён и анатомический макет Андрея Кипрея «Ребро Адама». «Не плач, мама, это ребра Адама», – написано на каждой «косточке». В этих словах можно усмотреть как развенчивание креационистских идей, так и профеминистскую иронию над мифом о сотворении женщины. Логику движения продолжают работы о разных вариантах пути – с крестом на Голгофу, например. Правда на картине северодвинца Сергея Мусиенко крестный путь совершает не сын Божий, а абстрактная красная безликая фигура с руками-клешнями – так жертва лишается сакральности. Работы на выставке освещают вехи жизненного пути и в более обыденном понимании. Кажущаяся детскость техники – бумажной апликации – позволяет художнице Наташе Науменко с иронией взглянуть на образ «Прекрасной Дамы», а также нейтрализовать навязываемый женщинам страх остаться «сильной и независимой с 40 кошками». Её коллажи «А завтра снова понедельник» и «Голубой Элдорадо» как две стороны одной монеты, где «решка» – это унылые будни, день за днём, а «орёл» – вожделенный отпуск.

В «тёмном» пространстве выставки актуализируется тема смерти. Тревога достигает пика при знакомстве с одним из самых самобытных объектов экспозиции – стендовом рассказе Максима Трумана «Псы войны» о последних минутах жизни гончей собаки. В конечном, итоге, каждая жизнь – это охота за чем-то, и каждая жизнь когда-нибудь заканчивется. Гнетущее впечатление от текста усиливают иллюстрации Сабины Варданашвили и репортажные фотографии Ильи Осея и Павла Смирнова – изображения детей, играющих бех присмотра в сгоревшем доме, и мёртвых животных. Название групповой выставки легко экстраполируется с отдельного человека на явление: каждый молодой художник, переживающий становление, – часть глобального процесса становления современного искусства в регионе.

1 014    0    FB 0   VK 1 

Текст: Мария ЛаскинаФото: Анна Зимина

Весной 2019 года в самом центре Смоленска открылось новое пространство для современного искусства, галерея«Дом молодёжи». Организаторы обещают поддержку молодого регионального искусства, образовательные программы для взрослых и детей, выставки, концерты, организацию архива и книжный магазин.

Наиболее интересны для галереи site-specific проекты, принимающие во внимание исторические, социальные и культурные особенности города. Выставка Славы Нестерова «Бессмертие обыкновенное» отсылает к мистическим курганам и капищам в лесах под Смоленском. Экспозицию можно кратко описать как симбиоз природных и человеческих материалов: дерево соединяется с пластиком и найденными объектами, они переплетаются и соседствуют; чёрная земля раскидана повсюду в белом пространстве галереи. Днём, благодаря дневному освещению, выставка похожа на мастерскую скульптора или лабораторию учёного, выращивающего причудливых созданий. Вечером окна закрываются, и выставка подсвечивается фиолетовыми напольными прожекторами. Вид становится более мистическим, таинственным и мрачным. Скульптуры, благодаря особым формам – щупальцам и сеткам из потёкшего пластика, перетекающим и растрескавшимся частям, больше похожи на существ. В кураторском тексте они называются словом «особь». Причём существ именно земных, но новых, невиданных. Дерево с мхом и земля как антураж для скульптур указывают на их земное происхождение.

На круглом столе, посвящённом выставке, художник отмечал интерес к появлению новых бактерий, которые питаются пластиком. Человеческое влияние на окружающий мир достигло небывалых масштабов и теперь уже слабо контролируется людьми. Эта выставка рифмуется с несколькими проектами художника, сделанными им в 2019 году. Особенно с «Актанами», проектом, созданным в рамках арт-резиденции «Цветные горы» в городе Сочи. Но если в «Актанах» проект был более очеловеченный: за счёт жесткой привязки к местности (там речь шла об изменении биосреды вокруг города Сочи) и большего количества найденных объектов, то «Бессмертие обыкновенное» не погружает в проблему конкретного города или региона, но ставит более общие вопросы. Куратор пишет, что «коконы и щупальца, чёрная блестящая субстанция… образуют некий симбиотический ландшафт, из которого в виду своей конечности, ненадобности исключен человек». Эта фраза вступает в конфронтацию с фразой самого Славы Нестерова, текст которого предшествует выставке: «В тысячах деформаций в нём отражается мир».

Исключая антропоцентричный взгляд на вещи, мы не можем не заметить, что человек (пока ещё, в любом случае) является частью мира и исключить его нельзя, хотя бы в виду того огромного влияния, которое он оказывает на окружающий мир. Симбиоз человеческих и природных материалов – это всегда про человека, поскольку пластик, например, который активно присутствует в экспозиции и даже превалирует над другими материалами, придуман и сделан исключительно людьми. Несмотря на то, что вокруг выставки много разговоров об объектно-ориентированной онтологии, о чем-то «хтоническом», о неосознанном и тому подобном мне не показалось, что из выставки исключен человек. Живут ли скульптуры в экспозиции своей жизнью? Можно взять другой пример, живут ли животные в цирке своей жизнью? И ответ, конечно же, однозначно нет. Именно мы, люди, выставляем скульптуры особым образом, создаём связи между ними и лишь представляем себе, что вот, здесь мог бы быть хтонический ужас, а тут, что бы подумала та коряга?

1 014    0    FB 0   VK 1 

Первая неделя нового выставочного сезона прошла бурно и довольно плотно. А потому не все заметили и успели посетить этот проект в Фонде Смирнова и Сорокина. Несмотря на узнаваемое мамлеевское название (впрочем, соответствие этой эстетике можно при желании обнаружить в самих работах), автор играет с иными реалиями. Если читатели «Афиши» и «Психо Daily» в интернете серфят, то Соловьев и его аудитория – шатаются неприкаянные, как разбуженные от спячки раньше времени медведи. Бродят не одни, а наравне с мемами, слухами, сенсациями, фейками, боянами и прочей диджитал-фауной.

Собственно экспозиция – это главным образом холсты без подрамников, развешенные по стенам. На картинах – все, что было обещано: мемы и далее по списку. Споры про гендер, про квир, который подвезли и что «везет кому-то»; про роль СССР во Второй мировой войне, кто там, Сталин или Гитлер, главный злодей; про законность действий силовых ведомств с условной Петровки 666; про криминальную культуру, музыкальные вкусы, эстетические разногласия и многое другое. Казалось бы, все сделано так, словно это живое прочтение выше перечисленных вопросов через школьную культуру. Но она, эта культура, настолько зашутилась, заигралась, что превратилась в постиронический памятник самой себе. Возможно поэтому перед нами монохромная картина обескровленного мира, в котором нет больше жизни, а только вялые повторения, переиначивания, перепевы уже неоднократно сказанного, прокомментированного, перепощенного. Что в общем-то предельно честно со стороны художника – ведь реверансы перед «прогрессивной молодежью» оказались пшиком в долгосрочном периоде.

Это прощальный взгляд на соцсетевое буйство предыдущих лет, недоумершее еще до конца. Тут нет печали и уж тем более боли – скорее вздох облегчения. Закончились девяностые, туда же сошли нулевые, десятые завершаются. Посмеялись. Пора идти дальше. И хоть современный художник в большинстве своем боится схватить будущее за хвост, он хотя бы осмелел и прощается с настоящим. Долгие годы ведь никто этого не делал вовсе. Страх не соответствовать настоящему, даже протухшему и надоевшему, пересиливать любые разумные соображения.

Во время открытия всякий желающий мог набить себе пару картинок-деталей из работ Соловьева, а самые первые – бесплатно. Здесь была и сникерсообразная надпись «пидор», и целующиеся миккимаусы, и «шалом», и практически клинописью слово «любовь» (Соловьеву принадлежит одноименный одежный бренд). Так что всякому ностальгирующему доставалась толика памяти, а в остальном: давай, до свидания!

1 014    0    FB 0   VK 1 

Текст: Георгий КоноваловФото: Екатерина Муромцева

«Weird» («странный») – это первое слово, которое приходит в голову после просмотра 15-минутного документального фильма Екатерины Муромцевой «Жёсткий мужской портрет». Оно означает ощущение нереального, шока, который возникает из-за того, что реальность оказывается изощреннее самой дикой фантазии. Эффект настолько сильный, что зрители на выходе уверены, что посмотрели исключительно художественный фильм.

Сюжет прост: главный герой – предприниматель и спортсмен – пишет уже не один год огромный портрет всем известного политика. Фильм описывает его глубоко интимные отношения с образом на холсте. Он бросает работу, семью, у него угоняют машину, но от портрета он не отходит ни на шаг. Как такое возможно?

Через эту историю Екатерина Муромцева обнажает связь гендера, наслаждения и политики, о которой не раз говорили психоаналитики. В данном случае модель работы желания, показанная в фильме, шокирующе проста: желание желает само себя, но делает оно это посредством символического порядка, в котором оно пребывает. Но так как доминирующий порядок – это патриархат, то и нарциссическое желание становится мужским. Герой фильма буквально говорит, что воссоздаёт фигуру политика по лекалам своего тела. А в чтении биографии всем известного публичного лица находит рецепты для собственной жизни.

Эффект «странности» и дереализации достигается за счёт изменившегося политического контекста. После нескольких лет популярности феминизма в российских медиа, «лета солидарности» и борьбы за демократию просто не верится, что кто-то может положить свою жизнь на плаху самолюбования и притяжения к господствующей официальной политики. Кажется, что сегодня сексуально не быть мужчиной, а любовь неотделима от чувства сопричастности и демократической вовлеченности. Именно поэтому документальность и хирургическая точность «Жёсткого мужского портера» размывает границу между реальностью и вымыслом.

Добавить комментарий Отменить ответ

Connect with:

Комментарий

Ваше имя