#Железногорск

Проникать и проникаться: железногорский «Цикорий» о гонзо-кураторстве, межагентной романтике и порнобиеннале

801        0        FB 0      VK 4

В городе Железногорск Курской области с 2018 года оперирует самоорганизованный Центр современного искусства «Цикорий». В этой беседе его агенты вводят концепты, ориентирующие их деятельность, попутно о ней повествуя.

22.10.20    ТЕКСТ: 
Открытие выставки «Сверхзадача: хрупкая, коллективная, невозможная» о сомнениях «Цикория» как институции. ЖЦСИ «Цикорий». Фото Андрей Аранович, 2019.

Открытие выставки «Сверхзадача: хрупкая, коллективная, невозможная» о сомнениях «Цикория» как институции. ЖЦСИ «Цикорий». Фото Андрей Аранович, 2019.

В дискуссии, раскрывающей принципы работы Железногорского Центра современного искусства «Цикорий», работающего с 2018 года в Курской области, приняли участие: Александра Дорофеева — основательница и работница ЖЦСИ «Цикорий». Урбанист, искусствовед и художник, исследует художественные практики как инструмент для работы с пространством и преобразования действительности.

Николай Сальков — художник и работник ЖЦСИ «Цикорий». Развивает медиум чуда, совмещая художественные и административные практики.

Никита Клён — художник, куратор, независимый исследователь «межагентной романтики», работник Старооскольского художественного музея. Живет и работает в Старом Осколе, участвует в проектах ЖЦСИ «Цикорий».

Маша Копылова — исследовательница современного искусства и культуры, независимый куратор, сокуратор 2-й Железногорской биеннале. Родилась в Железногорске, живет и работает в Москве.

Эдуард Душный — тату-мастер и «ситуативный художник». Профессионал в другой области, использующий художественные практики без карьерных амбиций только в рамках деятельности «Цикория».

Межагентная романтика

А. Д.: Когда «Цикорий» только возникал, мы поняли, что это что-то одушевленное. Это не просто система. С ней нужно флиртовать, можно ее обижать, нужно на нее обижаться и проявлять разные эмоции и чувства. Мы поняли, что хотим войти в романтические отношения с институцией, а именно с ЖЦСИ «Цикорий».

Это желание также подтвердилось деятельностью Никиты Клена, особенно в рамках нашего проекта «Эстафета художественных исследований» (2020), где он также хотел вступить в романтические связи с железногорской Центральной библиотекой им. Носова.

Оказалось, что есть такая парадигма, существующая в малых городах: овеществление, романтизация, объективизация, сексуализация неодушевленных структур вроде библиотеки, ДК или города. Люди любят город, ходят с ним на свидание. Все это мы обозначили этим летом зонтичным термином — «межагентная романтика».

Как вы думаете, эта аффектация образовалась благодаря существованию «Цикория», или это в принципе присуще культурной работе в малых российских городах? Чувствуете ли вы, что она существует и работает? Или вам показалось, что я произнесла полный бред?

Никита Клён: Это характерная черта городов, не являющихся областными центрами, в которых не принимают политических решений.

В регионах, небольших городах, таких как Железногорск и Старый Оскол, люди, которые занимаются современным искусством, сфокусированы на построении взаимоотношений. Это связано с коммуникацией, отношениями между институциями в поле современного искусства и классическими: ДК, художественный колледж, краеведческий музей.

Чтобы выстраивать эти дружеские отношения, нужно идти на самые разные тактики. Кто-то обращается к любовным, я, например, — к своим «Старооскольским тактикам очарования» (2020), тактикам больше депутатским. Приходишь к замечательным женщинам, которые работают в ДК или библиотеке, и даришь им цветы, конфеты и пытаешься с ними подружиться. Этот тренд характерен для многих городов России, особенно для небольших, в которых только зарождается культурная среда. Эти техники еще никто сильно не маркировал, и это связано с тем, что в малых городах ценятся больше личные отношения, нежели административные.

Межагентная романтика в крупных городах

Эдуард Душный: Как вы думаете, испытывают ли такие же чувства москвичи или петербуржцы?

Маша Копылова: Для меня тема регионального искусства нова. Но когда Саша рассказала про «межагентную романтику», я все поняла. Это звучит очень чудесно. Я вообще не представляю, чтобы такое было возможно в Москве или других больших городах, потому что там большие культурные центры с развитым сообществом, которое, вместе с институциями, большими музеями, подвергается разнообразной критике. Как раз эти институции имеют ограничения на бюрократическом и идеологическом уровне. Конечно же, с одной стороны, региональные ЦСИ, ДК, библиотеки и, с другой стороны, институции в крупных городах — разные структуры. И мне даже сложно представлять «Цикорий» словом «институция», потому что для меня оно означает совершенно другие вещи.

Пара бюрократии и дружеских отношений, о которой говорил Никита — это очень важный дуализм, интересно работающий.

Все, о чем мечтают музеи и большие институции, к чему они стремятся и чего не достигнут никогда — это дружеские отношения. Они хотят горизонтальных, любовных отношений, хотят сообщество, но им сложно их организовать. А в Железногорске они существуют сами по себе.

Триеннале «Гаража»

Например, триеннале «Гаража». В этом году художники, которые выставляются в «Гараже», были выбраны художниками прошлой триеннале. На каждой экспликации было указано, в каких отношениях старый художник состоит с новым. Если ты дружишь с каким-то художником, значит, ты будешь выставляться в «Гараже», а если нет — извините. Это очень показательная черта, которой они демонстрируют неформальность своих связей. С другой стороны, это очень герметичное сообщество, которое не принимает всех подряд. Эта дружественность связей обыгрывается неоднозначно.

А. Д.: Механизм триеннале совпадает с нашим образом жизни: мы делаем проекты только с теми, кто нам нравится. Мы тоже двигаемся посредством дружеских связей.

М. К.: В случае биеннале в Железногорске и в случае триеннале в «Гараже» эти связи работают по-разному. Дружеские связи в Железногорске нужны: так происходит механизм набора художников и поиска их в принципе. Поиска творческой силы в городе и регионе. Все собирается как пазл по кусочкам между заинтересованными людьми.

Н. К.: Эта система зациклена на себе самой. Если мы говорим про дружеские связи и про методологию Саши, это безусловно круто. Но если мы говорим про уязвимость этой системы, то она не учитывает возможных ситуаций, когда могут возникать недопонимания и конфликты между ее агентами, между художниками и кураторами, к примеру. Они могут возникать даже в том же самом Железногорске. Получается, что художнику легко выпасть из художественного поля.

Если бы эти отношения строились междисциплинарно, к примеру, на дружеских связях и частично бюрократических, то, возможно, эта система перешла на новый уровень. Не было бы этой легкости, которая присутствовала у «Цикория» как у сообщества, но, возможно, была бы приобретена мощь осознанной институции.

Комментарий А. Д.: Важно отметить, что, говоря о личной симпатии, участники дискуссии имели в виду уважение в контексте активистского регионального движения в сторону обновления смыслов и методов работы в сфере культуры. Тот же флагманский проект «Цикория» — Железногорская биеннале — это прежде всего активистский и социальный проект, а не имиджевый. Большинство выставочных проектов «Цикория» в 2018–2020 гг. были критически заряженными: например, «Человек-bug: исключение/вовлечение» — о маргинальном положении независимых культурных работников в регионах, «Выход из кольца через цирк» — о необходимости пересматривать методы работы на привычных местах через художественные практики, «Нежелезногорский русский космизм» — о культурной изоляции малых городов, о дискурсах в режиме сломанного телефона.

Институция

М. К.: Что ты подразумеваешь под словом «институция»?

Н. К.: Я понимаю «институцию» как некое физическое пространство, у которого есть совокупность юридических документов и есть понимание того, как она функционирует. К примеру: есть свод выставочной деятельности, ежегодная выставка, критерии оценки и регулярная система поощрений, а работа с художниками оформлена договорами и актами. По поводу договоров — это очень важно. Я призываю всех оформлять любые отношения через договор, чтобы в дальнейшем не возникало недопонимания с обеих сторон. Когда оформляется контракт, то институция принимает ответственность за произведение искусства, за предоставленный артефакт. Это будет подталкивать людей к пониманию, что они занимаются осознанной деятельностью. К тому же фиксация архивируется и в дальнейшем может послужить отличным материалом для архивной или дидактической выставки через 20–30 лет.

А. Д.: Ты опять говоришь об институции как о художественном проекте, правильно?

Н. К.: Любая институция может стать художественным проектом. Например, моя работа в Старооскольском музее воспринимается мной как тотальный сюрреалистический проект.

Комментарий А. Д.: Воспринимать институцию как художественный проект и обслуживать ее в соответствии с этим — важнейший принцип функционирования «Цикория». По мнению работников «Цикория», художественность сегодня концентрируется не в руках художников и кураторов, а в руках функционеров прогрессивных институций. К сожалению, пока это не общепринятое мнение, и инфраструктуры для анализа данного предположения, скорее всего, отсутствуют, хотя сами работники чувствуют разочарование в традиционных художественных проектах, нацеленных на экспонирование, исследования или критику. Именно функционеры обладают сейчас потенциалом для конструктивных перемен.

В связи с этим «Цикорий» осуществляет также художественно-экспериментальную деятельность в формате медиа- и физических интервенций, заигрываниями с форматами шоу (реалити-шоу «Вкоммуне») и исследований коммуникаций внутри команды.

Гонзо-кураторство

А. Д.: Насколько договоры и бюрократия выходят за принципы «гонзо-кураторства»?

Если говорить о «гонзо-кураторстве», то стоит назвать несколько его принципов:

● Обещай всегда только здоровое провинциальное счастье.

● Никаких персоналок, никогда.

● Работай с пространством, оставляй все как есть. Например,
включай в экспозицию половые тряпки и т. п. Растворяй искусство в том, что тебе послал Бог.

● Выставка за шесть часов. Ты приезжаешь на тачке туда, где можно пособирать искусство, загружаешь и привозишь на место, заранее не зная ни списка художников, ничего, и делаешь выставку за шесть часов.

● Куратор не отбирает, а принимает.

● Искусство как повод для встречи: ситуативность, партиципаторность.

Никита, ты до сих пор работаешь и живешь по принципам «гонзо-кураторства»?

Н. К.: Я не могу ответить однозначно: с одной стороны, я готовлю музейные выставки, у которых другие задачи. С другой, мы недавно открыли экспозицию «Постфактум–2020», и как раз поиграли с пространством. Мне нравится этот прием. Я готовился к этой выставке около недели, написал большой текст, но в то же время мы приняли всех — никого не отбирали и не обидели. Мне все же кажется, что «гонзо-кураторство» — локальный, региональный бренд. Когда с учетом существующих ресурсов ты создаешь что-то уникальное.

М. К.: У меня есть еще вопрос к Саше и Никите: живете ли вы еще по этим принципам? Если отошли от них, то почему? И что на это повлияло?

Н. К.: У меня сейчас переломный момент, и тяжело понять, по какому принципу я живу. У меня, скорее, не принципы, а стадии. Сейчас у меня новая стадия.

А. Д.: Какая?

Н. К.: Стадия легкого флирта.

Все зависит от моего эмоционального состояния, пока что я сильно утратил энергию, и не могу сказать, что работаю по какой-то специализированной методологии. У меня сейчас одна цель — реализовать все проекты до конца 2020 года.

Скоро прилетят ласточки, а потом, может быть, я смогу улучшить «гонзо-кураторство» или отойти от него.

А. Д.: Я тоже ушла, но немного по другому поводу. Я решила, что мне прежде всего нужно заботиться о себе — делать все так, как мне это интересно делать. Когда ты больше смотришь на себя, меньше смотришь на других. А «гонзо-кураторство» — это альтруизм, конечно же. И жить по этим правилам я уже не хочу, потому что теперь я «ковбой современного искусства».

Да, я бросила «гонзо-кураторство», потому что в Москве галереи не живут по этим принципам. А после Cosmoscow я ощущаю нас на этом уровне уже.

Мы очень часто мимикрируем под контекст: мы называем это нежным проникновением. Мы так сильно проникаемся, что делаем это уже от души. Сравниваем себя с хамелеонами: да, сегодня мы галерея, а завтра — активистский проект.

Проникновение

М. К.: Расскажите про опыт Cosmoscow побольше. Как вообще изменилась самоидентификация «Цикория»? Вы стали похожи на московские галереи?

Николай Сальков: Мы много думали об этом, плохо это или хорошо, но так и не пришли к однозначному заключению. Как сказала Саша, мы настолько проникли и прониклись, что уже делаем это от души. Абсолютно, опыт на ярмарке был положительным, и мы даже задумали открыть параллельную программу — галерею «Цикорий». Потому что это поле для новых проектов и исследований.

Вообще очень интересно наблюдать за «Цикорием» с момента его появления, за его достижениями. Потому что изначально это была андеграунд-тусовка, которая спустя несколько лет — через фильтры выставок и биеннале — выкристаллизовалась. Показательным итогом первой шлифовки стала ярмарка, на которой мы произвели действительно фурор, показав лицо нашего ЦСИ.

А. Д.: Маша, могла бы ты прокомментировать эту стратегию, «проникновение»? Она метафорически обыграна даже в названии нашего центра: цикорий — это распространенное в наших широтах растение, появляющееся в самых непредсказуемых местах (вроде свалок). Слово «цикорий» также переводится как «идущий в поле». «Поле» мы, конечно, представляем экспериментальное. На этом поле мы также ведем войну против карго-культа.

М. К.: Я не уверена, что это для меня «проникновение». Скорее, его топический антоним — «произрастание».

Если рассматривать выставки на альтернативных площадках, не в музеях, а например: в лесу, на даче, магазине, квартире, где угодно, — такие выставки в контексте Москвы я бы назвала «проникновением», интервенцией. А в контексте Железногорска — это естественные места, откуда произрастает искусство, через которые оно распространяется и пытается наладить контакт с аудиторией. Я не вижу в этом интервенции, это закономерное развитие вещей.

А. Д.: Если мы говорим конкретно про Cosmoscow, то это тоже такая поросль, а не «проникновение» с нашей стороны? То есть мы просто выросли на Cosmoscow?

М. К.: Да, потому что Москва как культурный центр с кучей музеев, различных выставочных залов и центров повидала много художественных, кураторских практик и экспериментов. Поэтому там очередная выставка в супермаркете, подъезде или на рынке выглядит как новый эксперимент, который вступает в диалог с предыдущими, потому что такое уже делалось.

Цикорий — брендированный, постный продукт, без ГМО и консервантов, на площадке Cosmoscow

Н. К.: Мне кажется, в Железногорске Цикорий — это локальный, постный, без ГМО продукт, брендированный, который чувствует себя очень уместно, потому что был выращен на черноземных полях. А в Москве — это что-то новое, и стенд очень сильно отличался с точки зрения кураторских решений. Действительно, он смотрелся очень органично — рассказывал локальную историю железногорского искусства.

М. К.: Cosmoscow — это своеобразная площадка. Это прежде всего ярмарка, самая большая ярмарка современного искусства в России. Галереи, которые покупают стенд, имеют одну цель — продавать. И то, как их стенды выглядят, оправдано их мотивацией.

Н. К.: Маша, я с тобой полностью согласен, ярмарка — это про продажу. Но если раньше Cosmoscow действительно была исключительно ярмаркой, сейчас это кроме нее и институциональные программы. Они создали фонд, образовательную программу «Ближе», также платформу TEO, работают с региональными институциями: «Типографией», «Цикорием»… Возможно, это интересно зрителю. Не знаю, насколько интересно покупателю, но мне кажется, что все их новые элементы играют на новых взаимоотношениях со зрителем.

Если мы выбираем более осознанные кураторские решения в оформлении стенда, то он более заметен. Вот на стенде «Цикория» чувствовалась продуманность. Подобного чувства у меня не вызывали другие стенды галерей, которые там были представлены. Но они и «Цикорий» решали разные задачи.

М. К.: Было бы очень интересно (я об этом подумала на 2-й Железногорской биеннале прошедшим летом), если у «Цикория» была параллельная программа в Москве, и она проходила на какой-нибудь площадке вроде галереи «Электрозавод»… Как бы сыграли работы Железногорской биеннале или художников, которые сотрудничают с «Цикорием», будучи выставлены в Москве самостоятельно, не на крупной площадке?

Н. К.: Я с тобой солидарен, мне тяжело говорить о Cosmoscow или же триеннале, потому что я отождествляю себя и «Цикорий» отчасти с другими материями. «Цикорию» вообще надо в следующем году участвовать в «Blazar». Потому что это экспериментальная история, в которую стоит и даже нужно вписаться.

А. Д.: Да, мы очень хотим.

Классная мысль о параллельных программах биеннале в других городах.

Порнобиеннале 2022

К слову, о порнобиеннале. В Железногорске мы можем оставить порнобиеннале как главный проект, а все остальные вещи будут происходить в разных городах России.

Э. Д.: Да. Это мощная тема, и никому не надо ехать никуда, все будут у себя мутить. Чисто балдеж…

Н. К.: Порнобиеннале?

Н. С.: Да, мы откроем open call, на который будут подавать заявки не художники, не команды, не кураторы, а сразу институции с предложениями выставочных проектов. И порнобиеннале накроет всю Россию.

А. Д.: Когда мы говорили про интервенцию, «проникновение» для Маши — это что-то агрессивное, но для нас это просто секс.

М. К.: Не знаю, насколько бы я это отождествляла. «Проникновение» — это когда что-то инородное куда-то приходит и проникает, а бывает, наоборот, произрастает.

А. Д.: То есть это был не какой-то герметичный мир, в который мы проникаем, а место, где можно расти, правильно? То есть открытый мир?

Может быть, действительно, мы сами себе все эти пределы придумали и теперь в них проникаем?

Программа «Открытие»

А. Д.: Мы побывали в Москве и поняли, что все открытия душные и закрытые. Нужно поработать над программой «Открытие». Я не понимаю, они намеренно снобистски к этому относятся, или в Москве реально невозможно сделать крутую тусовку?

М. К.: Это мощный вопрос, потому что это меня волнует и раздражает. Снобизма очень много, и это одна из причин, по которым весь хейт льется на институции. Снобизм — это герметичность сообщества.

VIP показы

Н. К.: Для того чтобы любое сообщество существовало, оно должно быть герметичным.

Вопрос в том, как сторонние агенты, которые хотят попасть в это сообщество, могут в него проникнуть. Если есть желание проникнуть на закрытый вернисаж, это не составит особого труда. Это вопрос твоей мотивации.

А. Д.: В любом случае эти показы же душные.

М. К.: Большим институциям, ярмаркам и музеям нужны закрытые открытия, потому что на них приходят те, кто их спонсирует. Но согласна, это душно и и закрыто.

А. Д.: Бывает ли там вообще весело?

Э. Д.: Мы были на вечере вернисажей на Винзаводе, и там тоже было невесело.

А. Д.: Хотя там «открытые» открытия.

В конце дискуссии участники пришли к выводу: открытия душные, потому что люди едут потом на афтепати. Саша Дорофеева и Николай Сальков решили открыть галерею «Цикорий» и оформиться по трудовому договору, возможно, пройти медосмотр.

Добавить комментарий

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.