О культурной работе как антивоенном сопротивлении: беседа с Алисой Горшениной

1 764

FB 0 VK 1

Беседа с художницей Алисой Горшениной о смелости высказываться против войны, о цензуре, о переводе культурной работы в антивоенное сопротивление.

09.03.22 ТЕКСТ: Егор Софронов

Алиса Горшенина, «Нет войне», 2022. Художественная акция, Нижний Тагил.

Егор Софронов: Наша встреча инициирована Высшей школой экономики, ее выставочным залом, который инициировал серию мастер-классов с художниками, в том числе с тобой — для передачи опыта студентам. Тебя сочли важной и вдохновляющей для того, чтобы передать навык и видение новым культурным деятелям. Изначально, еще до начала военной агрессии против Украины, речь шла о спецпроекте с порталом aroundart.org для распространения сведений о программе Высшей школы экономики и ее галереи. Но вскоре выяснилось, что Вышка отказывается от этой идеи. Это сопровождалось сообщением о том, что это — твое решение.

Алиса Горшенина: Но это было не мое решение. (Смеется.) Это было не мое решение. Я просто вообще не знала о том, что планируется интервью. Не знаю, как так получилось вообще. Почему именно так. Но, наверное, ты видишь по уровню активности в соцсетях, что я, наоборот, сейчас пытаюсь использовать любую возможность, чтобы высказаться против войны. При этом я понимаю, что я не могу насильно подставлять людей, которые не хотят высказываться или не могут. Поэтому, конечно, очень странная история, где, с одной стороны, я могу понять вообще опасения людей говорить сейчас что-либо, особенно в учреждениях, но, с другой стороны, я и не могу этого понять, потому что мне кажется, что сейчас должны говорить все.

Е. С.: Твои посты в Инстаграме просматривают десятки тысяч людей. Ты сразу же, с первого дня вторжения 24 февраля начала публично высказываться в опротестование войны против Украины и необходимости культурной работе и художественному сообществу занять четкую позицию и перестроить свои активности на антивоенное сопротивление: позиция, которой придерживаемся и мы и пытаемся видеть распространение этого на всю культурную работу вообще. То есть видеть перестройку программ и любых активностей: критики, кураторства, художественного производства, творчества или курирования мероприятий на публичное гражданское сопротивление военной агрессии. Это было именно так предъявлено, призвано и мной, и Еленой Ищенко в адрес Высшей школы экономики в общей с тобой переписке. Как ты думаешь, возможно ли напоминать о такого рода публичном призвании, оказывая давление на институции? Помимо того, чтобы высказываться индивидуально для художников и всех остальных культурных работников?

Алиса Горшенина, «Нет войне», 2022. Художественная акция, Нижний Тагил.

А. Г.: Это естественно очень сложный вопрос, потому что когда я говорю за себя, то я несу ответственность только за свои слова. Поэтому это моя ответственность, и я спокойно себя чувствую, понимаю, что если что, то будут разбираться лично со мной. Вместе с этим не уверена в давлении. У меня просто есть внутри надежда на то, что институции будут вести себя сами так же, как, допустим, я высказываюсь. Я, на самом деле, не пыталась ни разу ни на кого давить. Видела некоторые посты от «Гаража» — у них была довольно четкая позиция, как и от других музеев. Мне честно очень тяжело судить, потому что я не знаю, в какой ситуации находятся люди, которые работают в государственных учреждениях. Мне все это незнакомо. Я ни разу не была частью государственного учреждения, не оказывалась в такой ситуации, когда в стране такая сильная цензура, поэтому я не могу вообще представить, как они себя ощущают. Кто-то, например, решается подписать открытое письмо, или я видела, что Высшая школа экономики выпустила заявление. Я не видела, кто его подписывал, но там достаточно много было подписей. То есть там есть люди, которые активно высказывают свою позицию, те люди, которые прямо там работают. Поэтому я подумала, что мой мастер-класс может существовать дальше. Я увидела в их открытом письме некую поддержку своей позиции, поэтому я чувствовала себя нормально, когда принимала решение не отменять мастер-класс, продолжить его.

Е. С.: Встает вопрос о призыве других, институций к взятию ответственности, о призыве примкнуть к антивоенному сопротивлению. Ты ведь первопроходица в этом плане со своей прошлогодней акцией «Циркенале» с протестом и даже призывом к бойкоту Уральской биеннале по причине поддержки…

А. Г.: Только не бойкот.

Е. С.: Хорошо, с протестом и требованием от Уральской биеннале отказаться от поддержки жестокого обращения с животными в учреждении Росгосцирк, которое не соответствовало этическим стандартам уважения к жизням, которые декларируется современным искусством. Это была довольно яркая акция, поддержанная широко. Наверное, в том числе благодаря ней тебя пригласили вести мастер-класс. Но в конце-концов, поддержка твоей позиции, предоставление тебе платформы не оказались полноценными.

Ты можешь рассказать вкратце про решение совместить творчество с активизмом? Было ли это начато спором с Уральской биеннале? или и раньше ты видела гражданскую сторону общественной вовлеченности художественного производства для себя?

Алиса Горшенина, «Эксплуатация животных и искусство — несовместимы», 2021. Художественная акция в рамках флешмоба #циркеннале, Нижний Тагил. Кампания проводилась совместно с Лелей Нордик, Ксенией Пешехоновой, Натальей Тихоновой.

А. Г.: Для меня это была вынужденная мера, потому что я всегда старалась отделять свое искусство от социальной роли и позиции. У меня долгое время получалось. Я будто бы даже специально отделяла свое искусство и пыталась представить это как какой-то отдельный мир, в котором я могу существовать, и в котором нет ни политики ни, в общем, всего плохого, что есть в обычном мире. Но не получается так долго жить, потому что политика влияет на всех, и есть очень много ситуаций и факторов, которые на меня влияют. Я просто в какой-то момент поняла, что я не могу их отделять. Именно сейчас у меня произошло полноценное слияние активизма и искусства. До этого я, допустим, участвовала в нескольких акциях в поддержку Юли Цветковой, и там я использовала свои художественные работы. Параллельно с этим я выходила на митинги за Навального, но не как художница. Это я была больше как человек, гражданка России. Потом, когда случилась эта ситуация с цирком, я поняла, что здесь я действую как раз через свою роль именно художницы. То есть мне было важно подчеркнуть, что я именно как художница выступаю против этого мероприятия. И моя роль художницы была здесь очень важна, потому что я хотела подать пример. Может, это громко звучит, не знаю, могу ли я так говорить, но цели были такие, чтобы показать другим художницам и художникам, что внутри всей этой системы мы можем говорить; и важно говорить о проблемах, потому что мне бы хотелось, чтобы мы громче заявляли о каких-то спорных ситуациях, потому что их на самом деле очень много. В системе современного искусства постоянно возникают дискриминации, проблемы. Мы в основном все это обсуждаем в узком кругу, на кухне, грубо говоря, и хотелось бы выносить эти проблемы, чтобы они решались, чтобы были видимыми. Что я делаю сейчас, не знаю. У меня все переменилось в жизни, и я на самом деле не знаю, как действовать иначе. Сейчас я вижу только один путь, в котором активизм стоит на первом месте. У меня просто такая реакция на происходящее. Я вообще не знаю, как мне по-другому реагировать.

Е. С.: Я согласен, что это единственная возможная достойная позиция для ответственного и претендующего на дееспособность субъекта. Мне еще кажется, что тут важна твоя работа с уральской идентичностью, с фольклором или с образом региональной особости в виду феминистского и даже деколониального проекта или поэтики. Я сам из Сибири, из Якутии, и сейчас мы являемся свидетелями преступной и предельно жестокой завоевательной войны, ведомой от нашего имени и за счет нас, в том числе и против нас, что потенциально могло бы вести к разотождествлению прочь от московского империализма — в сторону оспаривания с точки зрения размещенностей тел и идентичностей, будь то Сибирь или Урал, или женщина, или ЛГБТ+, — которые не совпадают с властной узостью или подвергаются теперь крайне угрожающей, мрачной безбудущности. Ставки возрастают. Мне кажется крайне важным видеть то, что я раньше приглашал называть «деколониальной солидарностью» поверх границ — что теперь видится еще менее возможным из-за такого обострения разделений и отторжения фигуры агрессора, в котором мы, увы, соучастники. Как ты видишь связь твоей работы с местностью, особостью локальной и с более широкой географией?

Алиса Горшенина, «Почему меня до сих пор не посадили?», 2020. Цифровой фотоколлаж в поддержку художницы Юлии Цветковой.

А. Г.: Я просто очень туго соображаю. Мало сплю последние дни, если честно. Но все, что я делаю, даже активистские моменты, которые возникают в моей жизни — это все всегда через призму того, что я живу здесь. То есть, например, активизм в Нижнем Тагиле — он кардинально отличается от активизма в Москве или в Питере. У нас тут вообще никто не выходит на митинги, у нас есть только одиночные пикеты, за что сразу же забирают. Поэтому приходится всегда действовать с учетом того, что я живу в Тагиле. То есть мне нужно как-то иначе доносить свою мысль до других людей. Еще здесь есть такая особенность, что если я что-то делаю, вот я, допустим, недавно вышла у Лисьей Горы, это центр нашего города, достопримечательность местная, я вышла с одиночным пикетом, и эта новость разлетелась сразу по всем СМИ. То есть все в Тагиле уже об этом знают. То есть, когда ты выходишь на какой-то одиночный даже пикет в Тагиле, то ты не обезличен, ты не масса людей, которая вышла протестовать. Ты человек, о котором теперь говорят все, то есть, я, допустим, захожу домой, меня встречает женщина, говорит: «Это вы там в новостях?» Я говорю: «Да.» И я не понимаю, как она к этому относится, я чувствую из-за этого какую-то опасность или, если вижу добрый взгляд, наоборот, какую-то поддержку. То есть я ощущаю себя здесь очень сильно на виду, потому что здесь особенно ничего не происходит, и это меня одновременно пугает, и я понимаю, что это может быть каким-то примером. Этим именно я пытаюсь показать разницу. То есть я понимаю, что если я выйду в Москве, то меня никто не заметит, и я спокойно, возможно, пройдусь, или, если я буду очень активной, то меня заберут и на 15 суток посадят или на 30. Здесь все немножко иначе.

Е. С.: Ты вчера в Инстаграме сообщила, что мэр города подверг тебя остракизму, внес в черный список. Очевидно, местные власти оказывают давление. Ты можешь рассказать?

А. Г.: Да, причем это было случайно. У меня муж смотрел какой-то пост мэра, увидел пост мэра, который выложил букву Z с георгиевской ленточкой. Знаешь, сейчас выкладывают все, кто, как я понимаю, поддерживают действия нашего президента, в целом его политику, букву Z и пишут, что «за президента», что он молодец, все правильно делает. У меня муж читал комментарии. Я попросила его: «Скинь мне, пожалуйста, этот пост, хочу тоже посмотреть, что там вообще происходит». Там какая-то дискуссия возникла, и мне стало интересно, потому что мне казалось, что у нас в Тагиле вряд ли кто-то начнет поднимать дискуссию на странице у мэра. Он мне скидывает, значит, этот пост, и он у меня не отображается. Думаю: «Может, какая-то ошибка». Говорю: «Скинь профиль». Он мне скидывает, а там профиль недоступен. Я пыталась его найти, я сталкивалась с блокировкой других пользователей, и я понимаю, что просто я заблокирована у мэра. То есть любое мое действие сразу, видимо, доходит до мэра. Не знаю, как еще это обозначить. Факт остается фактом. Моя страница у него заблокирована, по какой причине, я не могу понять, потому что именно по поводу войны я ему не писала, мне даже не дали попробовать ему написать.

Е. С.: У тебя отменились какие-то проекты и особенно иностранные связи после начала агрессии?

Алиса Горшенина, «Зеленая», 2021. Автопортрет специально для благотворительной ярмарки в поддержку художницы Юлии Цветковой, Санкт Петербург.

А. Г.: У меня отменились почти все проекты. От некоторых я отказалась сама, в которых, допустим, присутствует спонсорство от президентского гранта. От этих проектов я отказалась сама. У меня, на самом деле, осталось два проекта будущих: это воркшоп, потому что мне показалось, что провести его сейчас будет важным, что это будет во-первых, общение с людьми, и, во-вторых, я вижу в этом воркшопе возможность трансформировать его, потому что изначально идея была создать свои портреты, и эта идея остается сейчас такой же, но я понимаю, что портреты людей в нынешней реальности изменятся. То есть, если бы мы сделали этот воркшоп до, это были бы другие портреты, а сейчас будут другие, и поэтому я решила, что мы должны его точно оставить, потому что можно дать людям возможность через творчество, через искусство, не знаю, как кто это называет, выразить свои чувства, которые они испытывают сейчас. И у меня остался еще один зарубежный проект, я пока не могу о нем говорить, он еще нигде не освещался, но это, наверное, самое важное, что сейчас происходит, потому что я была уверена, что он у меня сорвется, но мне подтвердили официально, что меня не убирают с этого проекта, и что я работаю. Почему-то я удивилась. Это грустно, что меня это удивило.

Е. С.: Сейчас многие задаются вопросом о приостановке деятельности, отмене проектов или отказе от участия или даже бойкотах, об отзыве произведений из коллекций (как это ЕлиКука делают, отказываясь от авторства работ в собраниях госмузеев) или вообще нравственной уместности культурных мероприятий. И ты сама говоришь, что отказалась от участия в некоторых проектах.

Можно ли видеть уместность, например, не односторонней отмены или приостановки, а требования перепрофилирования сути высказывания на антивоенную?

А. Г.: Я думаю, да. Сразу же.

Е. С.: И, соответственно, я считаю, что если происходит цензура, то оглашать это и требовать отказа от нее. В том числе поэтому мы проводим это интервью несмотря на отмену его со стороны Вышки.

Алиса Горшенина, «Автопортрет», 2020.

А. Г.: Я надеюсь на самом деле, что все в любом случае состоится. Моя идея в том, что мастер-класс немножко трансформируется, даже немало. То есть те изначальные идеи, которые были — то есть это такая простая идея, что мы создаем свой портрет — сейчас этого быть не может. То есть мастер класс уже будет не такой. И это даже зависит не только от моего решения. Это просто очевидно. Но и потому что те люди, которые придут, они явно все так или иначе переживают то, что сейчас происходит, и они явно это как-то выразят. Поэтому, мне кажется, суть моих решений такова: я отказывалась от таких выставок, где, как мне кажется, нет возможности как-либо изменить концепцию. А работать в данный момент с концепцией, которая никак данного момента не касается и не может быть изменена под данную ситуацию, я не готова. То есть и в том заграничном проекте, о котором я говорю, в нем я тоже изменила свою идею, и я буду опять же отражать нынешнюю действительность. Потому что я не вижу других вариантов работать. Я просто не могу себе позволить этого, у меня даже не складываются мысли в какие-то новые проекты. У меня постоянно идеи в голове: в последние семь дней они все уже именно в такой повестке. Даже если речь идет о художественных работах, я мыслю только так, потому что просто не могу по-другому.

Алиса Горшенина, «Tired woman», 2020. Текстильный автопортрет.

Е. С.: Ты видишь поддержку и другие вдохновляющие примеры? Тебе кажется, что художественное сообщество достаточно отзывчиво на насущную и совершенно единственно возможную моральную позицию публичного антивоенного высказывания и участия в гражданском неповиновении колониализму, милитаризму и преступным действиям российского правительства? Или действительность цензуры и страха настолько преобладающи, что могут вводить в депрессивное бездействие?

А. Г.: Из того, что я вижу, не уверена, что есть общая картина всего современного искусства России. Начну с моего города. У меня в городе я абсолютно ощущаю поддержку местных художниц, в основном художниц, которые как раз-таки изменили свою деятельность на антивоенное сопротивление. Потом я вижу какие-то большие заявления от музеев типа «Гаража». Это тоже заставляет думать, что у нас не все потеряно, и что даже такие большие институции могут высказываться. Сейчас все находится в процессе. То есть я вижу, что музеи могут, допустим, отменить какое-то событие, не приостанавливая свою деятельность. Речь идет об именно отменах. Кто-то отказывается сам от участия в выставках. Но я пока не вижу именно того, о чем ты говорил, когда изменяют программы на антивоенные. То есть: была запланирована выставка, и ее трансформируют в антивоенное высказывание — допустим, вот этого я не вижу. Я вижу пока что только приостановку работы, а именно трансформации я особо не заметила. Но мне кажется, что к этому все и придет, мне хочется в это верить. Если это все будет продолжаться, мне бы хотелось, чтобы люди не прекращали свою работу, потому что это наша жизнь: мы не можем просто взять и закрыться, перестать что-то делать, но мне бы хотелось, чтобы люди через деятельность выражали свою позицию. Повторюсь, потому что иначе никак.