Пройти путем романтиков: о буднях современного искусства в Северной Норвегии

1 142        0        FB 0      VK 2

Роман Осминкин проехал по Северной Норвегии, нашел современное искусство в каждой деревне и в каждом доме и решил рассказать о практиках норвежских художников, для которых характерен «взгляд изнутри» – природы, экологии, животного, другого, вещи, а кроме того – попытался найти нечто подобное в российском современном искусстве.

Глупо пытаться написать со знанием дела про страну, в которой пробыл без году неделю. Поэтому ограничимся областью культуры, если быть совсем точным – областью современного искусства Северной Норвегии. Современное Искусство на Крайнем Севере. Казалось бы, нет ничего более далёкого друг другу, нежели величественная и незыблемая арктическая природа и сиюминутное, мелкотравчатое современное искусство. Но этот парадокс и будет нашей путеводной нитью.

В Норвегию мы поехали по культурному обмену. За такой общей фразой обычно скрывается приглашение от одного из многочисленных государственных фондов, поддерживающих искусство и культуру в стране почти победившего «всеобщего благоденствия» (welfare state). Почти победившего, но с трудом сдерживающего набеги неолиберальной политики по сокращению расходов на это самое общее благоденствие. Культурным обменом наше путешествие назвать трудно, так как действия принимающей стороны были скорее даром, требующим лишь его внимательного и всестороннего принятия. Поэтому от греха подальше мы захватили с собой немного Русского Духа и запечатали его в банку, чтобы, не дай Бог, он не испарился от впечатлений.

Нашим куратором и гидом был замечательный Кристофер Долмен – prosjektleder или по-русски заведующий отделом по культуре муниципалитета города Будё (Nordland fylkeskommune). Всю поездку Кристофер болел и кашлял, но стойко переносил все невзгоды заполярного климата. В Советском Союзе раньше за работу в условиях, приближенных к экстремальным, даже доплачивали «северную надбавку» и отпускали раньше на пенсию. В Норвегии сегодня таких поблажек нету, но зато есть много других просто хороших законов и правил, позволяющих жителям этой небольшой по российским меркам страны находить смысл своей жизнедеятельности независимо от социального статуса и престижа профессии. Норвежский рыбак с тем же достоинством ловит рыбу у себя в маленькой рыбацкой деревне, с каким топ-менеджер hi-tech компании запускает новую линейку гаджетов. Рыбак снимает оранжевый жилет, прыгает в Тойоту и едет в ближайший аэропорт, чтобы улететь на джазовый фестиваль в соседней коммуне. И сказать рыбаку, что без высшего образования и квартиры в престижном районе Осло он ничего из себя не представляет, будет самым неразумным вашим поступком в этой стране.

На уровне взаимодействия власти с искусством происходит даже несколько комичное сближение обоих через прямую телефонную связь – номер, по которому каждый художник может позвонить министру культуры и предложить свою инициативу или просто покритиковать за какую-нибудь оплошность. Каждый занимается любимым делом и чувство зависти, рождающееся из чувства социальной обделенности и несправедливости, вытеснено во внутренний мир личных идиосинкразий, туда, где собственно ему и место. Вытеснено, конечно, не без помощи прогрессивной шкалы налога на доходы и налога на роскошь. То есть Норвегия страна с наименьшим разрывом между богатыми и бедными. Конечно же, всего этого скорее всего не было, если бы в 1970 году Норвегия не начала промышленную добычу нефти на шельфе Северного моря. Политика государственного регулирования, взятая на вооружение правящей тогда партией социал-демократов, дала свои плоды. Лозунг «Углеводороды — достояние нации» был поставлен во главу угла и реализуется до сих пор. Это позволяет всем жителям пользоваться бесплатной медициной и образованием, но в то же время критикуется неолиберальным лобби за то, что де-мотивирует людей и порождает иждивенчество.

Что же движет этой страной, если не зависть и конкуренция как ее производная? Неужели политика умерла, и Норвегия достигла своего Абсолютного Духа – логического конца истории по Гегелю? Или скорее своего пост-исторического «животного» состояния счастья, когда все люди могут заниматься своим любимым делом на лоне приветливой природы? В этом как раз и помогает разобраться современное искусство, как одно из самых странных и бесполезных человеческих занятий, на первый взгляд, наименее детерминированных политэкономией.

Политика в Норвегии, конечно же, не умерла: она перешла на качественно иной уровень и трансформировалась в универсальные области человеческого общежития – заботу об окружающей среде, глубинную экологию, устойчивое развитие, сохранение малых народов (кочевых саамов, например). Наступление неолиберальной экономики, пусть и отголосками, конечно, тоже дает о себе знать: не далее как 28 января этого года вся Норвегия была охвачена всеобщей стачкой. Крупнейшие норвежские профсоюзы LO, YS и UNIO, объединяющие 1,5 миллиона членов (при населении в 5 млн. человек) объявили общенациональную двухчасовую забастовку против запланированных правительством изменений в законах о здравоохранении и о труде, которые приведут к расширению временной занятости, продлению смены, увеличению сверхурочного труда и работы по выходным. И я почему-то более чем уверен, что норвежцам удастся отстоять свои завоевания. Но все-таки настоящая политика – стратегическая политика заботы о будущем – творится сейчас именно в вышеуказанных сферах экологии и малых народов.

Этим сферам и был в основном посвящен последний международный кинофестиваль в городе Тромсё. Крупнейший фестиваль в регионе Арктики состоялся в культурной Мекке Норвегии – 60-тысячном Тромсё уже в 25 раз. На время фестиваля население города чуть ли не удваивается и на улицах царит праздничная атмосфера групповых променадов между многочисленными кинозалами. Ну и, конечно же, не стоит удивляться, завидев как в минусовую температуру норвежские любители кино смотрят его прямо под открытым небом на главной площади, согреваясь горячим ароматным кофе из кружек-термосов. Киноиндустрия здесь выступает такой же очеловеченной и одомашненной, как и любая другая – фестиваль устроен, прежде всего, для зрителей и включает в себя множество дискуссий и мастер-классов, в которых может принять участие каждый желающий. Забавно наблюдать, как в 9 утра, когда солнце еще где-то глубоко за горизонтом и небо лишь намекает на нескорое и краткое просветление, люди оживленно беседуя, заполняют уютные кинозалы в ожидании маленького сеанса магии.

В рамках фестиваля прошла программа, непосредственно связанная с современным искусством. Она называлась Beyond horizons и была посвящена проблеме управления природными ресурсами и права на землю и море в Северной Норвегии и на Крайнем Севере. Эти общие универсальные природные категории в последние годы подвергаются все большей приватизации. Выражение «заглянуть за горизонт» можно понимать как попытку художников посмотреть в сторону того, что мы пока не можем полностью понять или воспринять. Исследуя эти темы, художники старались выйти за рамки заданных горизонтов уже имеющегося знания и думать по-новому. Другими немаловажными темами для визуального воплощения стали изменение климата и окружающей среды. Самое интересное, что все эти темы, будучи весьма актуальны в сложившейся геополитической ситуации, в то же время напрямую принадлежат традиции визуального искусства Северной Норвегии. Эта традиция берет свое начало еще с XVI века, когда норвежское заполярье стало популярным мотивом для ученых, художников и путешественников. Как и во время Романтизма, природа не менее, если не более основной мотив произведений искусства. Можно даже сказать природа – это своеобразная политика художников из этого региона.

Немаловажным элементом «взгляда за горизонт» явилась также проблема идентичности и возрождения саамской и квенской культур, которой посвящены несколько блоков короткометражек, созданных художниками саамами и квенами. Например, 17-минутный документальный видеофильм норвежца Гейра Торе Хольма (Geir Tore Holm), через образ саамского дровосека напрямую показывает противоречия между частной собственностью на землю и воду и образом жизни кочевых малых народов севера. Вообще же, вопросы гражданства, идентичности и принадлежности к сообществу затрагиваются так или иначе практически в каждой из представленных работ. Интерес художников Северной Норвегии и всего Арктического региона к вышеупомянутым проблемам из-за текущей политической ситуации сильно вырос, и дискурсы, произведенные на севере Норвегии в области изобразительного искусства, кажется, более разнообразны, чем когда-либо прежде.

Таким образом, романтический бэкграунд совсем не случайно стал своеобразным фреймом для взгляда на норвежскую природу человека пост-романтической эпохи. В общемировом тренде это называется ре-природизация. В современном искусстве это можно назвать ре-территориализацией природы. Если романтики помещали природу в рамку внутрь холста, то современный художник наоборот, усомнившись прежде всего в своей субъективности по отношению к природной объектности, помещает свой взгляд внутрь рамки и смотрит на природу изнутри произведения, отказавшись от антропоцентрической традиции рационального cogito, шаг за шагом познающего серые зоны мира.

Поэтому логично, что Кристофер привел нас в главный изобразительный музей города Тромсё – Nordnorsk Kunstmuseum, который располагается в трехэтажном здании бывшего главпочтамта, построенного в 1917 году и включает в себя визуальное искусство с начала XIX века до сегодняшнего дня. Постоянная экспозиция музея являет собой срез всех основных художественных стилей XIX-XX веков. Среди них есть как национальные мастера с мировым именем как Педер Балке, Эдвард Мунк, так и популярные персонажи для наглядности art history (английский поп-артист Дэвид Хокни, чья жемчужная раковина висит прямо над музейной лестницей и потом станет поводом для совместных китч-фотографий на пароме); или такие знаковые фигуры, как Гарриет Баккер – одна из первых профессиональных женщин-художниц Скандинавии. Постоянная экспозиция немного напоминает (с поправкой на качество, конечно) советские региональные музеи, в которые из Эрмитажа и Третьяковки передавались Айвазовские и Шишкины для просвещения трудящихся и повышения их культурного уровня.

При этом музей идет в ногу со временем – предтеча модернизма – романтик Педер Балке был всеобъемлюще представлен на первом этаже в виде цифровой мультиэкранной аудио-видеоинсталляции. Заходишь в комнату и становишься эпицентром кипящих вокруг величественных образов Северной Норвегии, по которой Балке много путешествовал. Благодаря двигающейся проекции фьорды и волны превращались в абстрактный видеоарт, тотально погружая внутрь романтических грез художника. Проверить, грезы ли это или Балке действительно вошел в роль визионера Возвышенного, нам еще предстояло. А пока весь романтический пафос удачно остранялся комнатой «дети рисуют Мунка», где на стене были вывешены и вот такие радикальные интерпретации знаменитого «Крика».

Следующими пунктами нашего «культурного обмена» стали несколько арт-институций Тромсё. Разные по масштабу и бюджету, но удовлетворяющие запрос на современное искусство по всем инфраструктурным компонентам. К примеру, самое северное из образовательных учреждений в области искусства Кунстакадемия Тромсё (Tromsø Academy of Contemporary Art), обитающая с 2013 года в здании бывшей кабельной фабрики. Это сравнительно небольшая современная институция, принимающая на курсы по fine art и creative writing, а с недавних пор и на PhD, студентов из Норвегии и со всего мира. Обладая своей уникальной методологией, академия является в то же время частью большой образовательной сети, предлагая своим ученикам пройти обучение в других департаментах по специальностям drama, performance, theatre и т. д. Обучение при успешном прохождении конкурса бесплатное и даже вознаграждаемо стипендией. Оснащенные всем необходимым студии, напичканные техникой лаборатории и даже отдельные пространства для мастер-классов и artist’s talks позволяют проводить длительные исследования и выполнять сложные проекты.

И хотя выставочная и образовательная деятельность академии направлена скорее на профессиональное художественное сообщество и творческую молодежь, внутри ее стен случаются иногда аффирмативные прорывы за пределы узкого круга адептов актуального искусства. Как, например вот эта нашумевшая акция норвежского концептуального художника Александра Селвик Венгшоела (Alexander Selvik Wengshoel) в мае прошлого года с поеданием собственного бедра.

В Кунстакадемии нам удалось посмотреть программу видеоработ («On the tragic») в рамках уже упомянутого кинофестиваля TIFF 2015, собранную студентом академии Эйриком Обри и посвященную норвежскому философу Петеру Цапффе (Peter Wessel Zapffe). В семи работах молодых художников по разному переосмысляется его раннее эссе 1933 года «Последний Мессия», в котором пессимист Цапффе требует от человечества отказаться от своего рокового заблуждения «быть биологически обреченным для триумфа». Пре-апокалиптичные сюжеты видеоработ как бы подтверждают общую нигилистическую линию, взятую Цапффе из Ницше и Шопенгауэра. Но выводы у молодого поколения свои, и они порой весьма далеки от «сверхчеловеческих» – ставя на место последних опять-таки окружающую среду, экологию, тело и идентичность.

В продолжение темы арт-образования, на севере Норвегии стоит обязательно упомянуть Nordic Artists’ Centre, расположенный в деревне Дале (Dale), муниципалитета Fjaler на западном побережье Норвегии. Центр финансируется Министерством Культуры Норвегии и представляет из себя пять отдельно стоящих коттеджей разного размера и планировки под резиденции художникам со всего мира. К примеру, программа под названием A-I-R program сфокусирована на визуальных искусствах, включая дизайн, архитектуру и локальные традиционные ремесла.

Следующим нашим пунктом стал Центр Современного Искусства (Tromsø Kunstforening), расположенный в здании 1894 года на небольшом пригорке неподалеку от центральной улицы Тромсё. Чтобы войти в него нужно повернуться спиной к завораживающему виду на воду и горы, что совсем не просто, но затем полезно сказывается на восприятии текущей экспозиции. Центр входит в Художественный союз Норвегии и занимается выставочной деятельностью с 1924 (!) года. Внутри мы застали выставку Traveling Alone, которая была посвящена уже упомянутому «обществу всеобщего благоденствия», но только в своей негативной изнанке – мрачная меланхолия, отсутствие веры в будущее, глубокая экзистенциальная тоска и скорбь о потерянном детстве. Детство тут следует понимать не как период жизни, а как возможность невинного и чистого взгляда на вещи и события. Благодаря выбору таких демократичных медиа, как видео и фотослайды, давно ставших повседневным фоном каждого современного человека, высказывания художников производили впечатление личных интимных дневников – регистрации собственной меланхолии, включенной тем не менее в поле всеобщего отчуждения и тоски по утрате неких социальных связей и эмоциональных привязанностей.

Еще в одну важную институцию мы не попали, но она заслуживает быть упомянутой – это Atelier Nord , которое заточено на работу с новыми медиа и техническими инновациями. Ателье скрещивает медиа-арт с техно-дизайнерскими проектами и предоставляет рабочее пространство для многих экспериментальных проектов на границах искусства, науки и дизайна.

Есть в Тромсё и альтернативные площадки, такие как Kurant Gallery, которые работают не только и не столько как выставочные площадки, но служат центрами притяжения локальных сообществ молодых художников и активистов – места встреч, дискуссий, образа жизни. Галерея Курант базируется в бывшем цехе по ремонту подводных лодок и уютно затеряна в старом портовом квартале. Галерея легка на подъем и может позволить себе пусть и не такие бюджеты как официальные институции, но более смелые эксперименты. Так, например художник Гейр Бакке Альтерн (Geir Backe Altern), вдохновившись идеей японских капсульных отелей, соорудил в Куранте прямо в выставочном зале из дешевых материалов кабинки для ночлега, которые каждый желающий мог бы снять на ночь или насколько захочется. А потом совместно с группой Kuk & Parfyme соорудил в этих кабинках еще и экраны для интимного просмотра кино в рамках того же кинофестиваля TIFF-2015. В каждой капсуле отображается закольцованная видеопрограмма. Люди могут посмотреть фильмы и тут же вздремнуть в перерывах между сеансами. Эти 10 крепких ящиков напомнили мне ранние советские опыты 20-х годов студентов конструктивистов из ВХУТЕМАСа. Искусство, наверное, никогда не оставит идею о своей полезности обществу.

А у нас, как у хранителей советской нонконформистской традиции, именно в Kurant Gallery случился перформативный прорыв Русского Духа, и мы принялись угощать всех посетителей галереи икрой и водкой с угрозами, что если они откажутся, то Русский Дух обидится и разозлится. И тогда он за себя не ручается. Норвежская творческая интеллигенция была очень понятлива и уговаривать её не пришлось.

Стоит упомянуть и архитектурную составляющую. В городе много отлично сохранившихся, не в пример русскому северу, деревянных построек XVIII-XIX веков в основном в виде малых жилых форм, каменного югенд-штиля, а также стекло-кубического функционализма 60–70-х годов. Здесь придется быть предвзятым и привести лишь несколько примеров своего любимого модернизма. Это, прежде всего, здание Арктического собора, спроектированное архитектором Ян Инге Ховиг (Jan Inge Hovig) и открытое в 1965 году. Здание повторяет форму надводной части айсберга и функционирует как лютеранская церковь с органом и самым большим в Европе витражом во всю стену.

Этот же архитектор создал еще одно менее известное здание – городской бассейн. Напоминая по форме и вписанности в ландшафт виллу эпохи возрождения, стеклянный силуэт изящно обрамляет одну из верхних городских террас. Можно только вообразить, каково плыть по дорожке в теплой воде навстречу распластавшейся снизу долине.

Из более современных построек впечатляют Городская библиотека и она же Архив, открытая в 2005 году по проекту реконструкции норвежского архитектора Кьела Бейте (Kjell Beite), сохранившего у нового здания крышу старого кинотеатра постройки 1960 года; и Арктический музей-парк «Полария», напоминающий заваленные друг на друга в виде застывшего «эффекта домино» ледяные глыбы. Музей курируется Департаментом по защите окружающей среды Норвегии и являет собой конечно же синтез всех современных технических и дизайнерских находок – от самого северного акванариума до панорамного кинотеатра и интерактивных инсталляций. В качестве малых скульптурных форм очень выигрышно смотрятся «Семь муз» – семь странного вида фигур на белом бетоне, созданные архитекторами Ингилд Карлсен и Бо Бисгэард у театра Халогаланд.

После посещения Тромсё мы поплыли на огромном пароме по исторической паромной линии Hurtigruten, возникшей в XIX веке, прямиком путем романтиков в города Свольвер и Будё знакомиться с тамошним современным искусством. Но что такое современное искусство, когда ты находишься посреди Северно-Ледовитого океана – словно внутри божественной тотальной инсталляции-панорамы. Норвежская природа – такая суровая и недоступная, как бы близко мы не находились, сводит дыхание и завораживает взгляд. Но даже эти эпитеты всего лишь речевые клише и они перестают работать, когда вдруг ощущаешь безопасность и некую защищенность. Норвежская природа – это природа после ее одомашнивания. Она сурова и величественна, но таковой ее можно увидеть только из удобного кресла современного надежного самолета или из уютной каюты внушающего почтительное доверие парома. Только отсюда возникает то самое чувство невыразимого Возвышенного, которое стало истоком романтизма. Именно в эпоху романтизма оформляются феномены туризма, альпинизма и пикника. Образ благородного дикаря, не испорченного цивилизацией – это тоже романтический конструкт, ставший возможным с появлением паровоза и парохода. И современное искусство, такое невзрачное, сиюминутное, маленькое, зачастую утилитарное или чересчур рефлексивное, вполне уживается с такой одомашненной «доброй» стихией и со всем предыдущим романтическим наследием.

На пароме мы тут же повстречали нашего «старого» знакомого художника Дэвида Хокни, отпечатанного во множестве раз на каждом половом коврике и занавеске. Кристофер не преминул тут же одомашнить искусство классика поп-арта и в неподдельной неге распластался на одном из таких ковриков (что мы и задокументировали в качестве китчевого нюанса нашей поездки). Оставляя за рамками этого обзора инкрустированные красным деревом спинки диванов в ресторанах нашего парома, благородный хрусталь фужеров, вытертый дыханием официантов до прозрачности слезы младенца и невыговариваемые названия таящих во рту десертов, мы приведем лишь в подтверждение нашей сквозной романтической путеводной нити вот этот вид из окна обычной каюты. Видеоинсталляции картин Педера Балке обрели достойного конкурента в борьбе за власть над нашим жадным до стихии взглядом. 

Не доплывая Свольвера, наш паром причалил к пристани небольшого городка Стокмаркнесе, примечательного своим Музеем берегового экспресса (Hurtigrutemuseum), который можно посетить аккурат за время получасовой стоянки. Музей является частью большой системы Museum Nord, включающей в себя более 20 больших и малых филиалов по всему Норвежскому Северу от Музея рыбацкой деревни до Музея Войны (Lofoten War Museum). В Hurtigrutemuseum мы снова были погружены в романтическую атмосферу, но уже другого рода: перед нами в хронологическом порядке развернулось общество в миниатюре: путь по музею явился путешествием во времени через устаревшие технологии и профессии, которым нет больше места на борту современных кораблей. Хотя сопровождаемая оповещениями о шторме тотальная инсталляция корабельного камбуза с опешившим коком, накренившимся кухонным столом и вот-вот готовой съехать посудой, экспозиционно убедительна и вполне актуальна. Музей берегового экспресса напомнил нам петербургский Музей Арктики и Антарктики в усовершенствованном виде. И это в городке, годящемся по российским меркам, дай бог в райцентры. Но изюминкой музея стал, конечно же, навечно пришвартованный рядом Финнмаркен (Finnmarken) — пассажирский пароход, построенный в 1956 году гамбургской верфью Blohm + Voss и до 93-го года курсировавший именно этой паромной линией. Пароход открыт свободному доступу и внутри являет собой полузаброшенный мистический корабль-призрак, но не страшный, так как тоже вполне одомашненный. Интерьеры и оборудование середины прошлого века обостряют восприятие исторического процесса как морского путешествия, затянувшегося на десятилетия.

Выгрузившись с парома с расширенными от северных сияний зрачками, мы заночевали в Свольвере. Проснулись рано утром, разбуженные впервые перевалившим на нашу сторону горизонта солнцем. Полярные ночи отступали. Кристофер забрал нас на арендованном автомобиле, чтобы самолично выступить гидом по Лофотенскому архипелагу и показать, что современное искусство Норвегии пришло в каждую рыбацкую деревню. Первая же такая деревня под невыговариваемым названием Хенингсвэрвейен (Henningsværveien) оказалась обладательницей галереи современного искусства, достойного иных крупных городов Европы. В белоснежном здании бывшей икорной фабрики 50-х годов расположилась не ставшая экспериментировать с названием The Kaviar Factory, в которой проходят выставки таких художников с мировым именем, как Ай Вэйвей и Ширин Нешат.

В январе галерея на каникулах, как впрочем и вся деревушка, которая наполняется рыбаками и туристами с марта, когда начинается активный период рыбной ловли. Но то, что для туриста неудача – художнику во благо: полупустынные деревенские улочки и канальчики с аккуратными домиками традиционных европейских стилей живо погрузили нас в пространство какой-то полярной Венеции или Амстердама. Для гостей из другой Северной Венеции – Петербурга – это всегда как возвращение на малую родину. Жители деревни не обделены вниманием и от этого научились остроумно выходить из положения, делая вот такой анонимный паблик-арт.

Впрочем, настоящий паблик-арт, сам того не подозревая, что он какой-то там «арт», разбросан на продуваемых всеми ветрами пригорках то там то тут: вот такие впечатляющие пустые конструктивистские конусы с началом рыбного сезона постепенно заполняются рыбой для сушки. Fish dry – это своего рода такой полезный норвежский «фаст-фуд».

Продолжая тему паблик-арта нельзя не упомянуть и то, что подобный вид искусства в Норвегии весьма популярен – органично вписываясь и обрамляя ее ландшафтные и средовые особенности. Таков, к примеру, этот случайно встреченный нами неподалеку зеркальный контейнер под бесхитростным названием Untitled, оказавшийся объектом, специально созданным для этого места (изгиб шоссе с видом на шхеры и море) известным американским художником Дэном Грэхемом.

Вдоволь накатавшись по Лофотенским полуостровкам, мы как укачанные русские сивки-бурки остаток дня решили посветить неспешному осмотру выставочных пространств в самом Свольвере. Сразу бросилось в глаза обилие маленьких галерей живописи до- и модернистского типа, являющихся зачастую и мастерскими местных художников. Такое искусство хорошо покупается не только туристами, но и присутствует на стенах почти каждого дома, как бы возвращаясь в этос ранних мелкобуржуазных домохозяйств в качестве обиходных образов одомашненной флоры и фауны, сопровождающих труд и досуг простого норвежца.

Нас же больше заинтересовал Северо-Норвежский арт-центр (NNKS), ответственный в этом 5-тысячном городке за современное искусство. Центр занимается как организацией выставок внутри своей галереи, так и арт-медиацией, паблик-артом, образовательными проектами и исследованиями, а также немаловажную часть своей деятельности посвящает декоративно-прикладному творчеству, которое вполне органично сочетает в себе локальные традиции с авангардным формотворчеством и дизайнерскими открытиями. Как бы в подтверждение этих слов, в галерее при Центре мы попали на отличную выставку норвежской художницы Анни Ингеборг Бирингвад (Anne Ingeborg Biringvad), которая сочетает в своем творчестве элементы из народного искусства и ремесел, а также выброшенные одежду, мебель, детали и оборудование. Направление, в котором работает Анни, называется эко-феминизмом. Выставка носила название «Ради Бога!» и поднимала вопросы человеческих отношений с животными и природой вообще, еще раз подтверждая их социо-политическую, гендерную и антропологическую актуальность вообще для современной Норвегии. Вот такие жутковатые «ожившие» шубы в духе Йозефа Бойса художница поместила в одно пространство с крестьянскими косами и вышивкой анонимных тружениц крестьянок.

Итак, последним пунктом нашего путешествия был город Будё, место жизни и работы Кристофера. В Буде мы успели ознакомиться только с Домом культуры и библиотекой, которые еще раз подтвердили, что инфраструктуре культуры и образования в Норвегии уделяется (и выделяется бюджетных средств) самое большое внимание. Огромные просторные светлые залы открыты любому желающему допоздна. Никакой бюрократии – везде самообслуживание. Пространство разбито на читальные залы по возрастным категориям, а комнаты для просмотра и дискуссий дополняют мягкие досуговые уголки, в которых можно приятно потеряться с интересной книжкой или аудиолекцией. Все организовано таким образом, что с пользой и комфортом здесь можно провести весь полярный день и не заметить.

Такие дома культуры – отличная альтернатива торговым молам и прямая забота о «стар и млад» – пресловутом «человеческом капитале», на котором в России столько любят спекулировать, но на деле только приватизируют, превращая образование и культуру в привилегию, все больше разделяющую, а не скрепляющую общество.

Если попытаться коротко проанализировать полученный опыт, то можно было бы сказать, что отличительной чертой современного норвежского искусства (и северного в особенности), не смотря на доминирование глобальных трендов, является «взгляд изнутри»: изнутри природы, экологии, животного, другого, вещи. Художники и просто жители Северной Норвегии как будто бы взрастили, воспитали в себе эту способность внутреннего зрения – бережный и в то же время самокритичный (кто, как ни ты, лучше знает о своих недостатках) способ видеть и быть увиденными одновременно. Такое имманентное видение позволяет преодолевать нововременные категории субъекта и объекта, дихотомии души и тела и набившие оскомину антропоцентрические теории, ставившие человека на трон мироздания как его венец и карающую длань одновременно. Ведь в «обществе всеобщего благоденствия» не должно быть не только угнетаемых граждан, но и вообще ничего не должно угнетаться. Поэтому, хорошее современное искусство помимо имманентного видения должно уметь вживаться в кору деревьев, кожу животных, гладь воды и уже не просто смотреть, но говорить на их языке, дать голос все-еще угнетенным воздуху, воде, земле, камню, зверю. И это не какое-то мета-физическое проникновение с помощью сверхчувственных способностей, а практика утопического воображения, материализованная в предмете (событии) искусства. Такая практика сама по себе является утопией, вскрывая всю паллиативность концепции welfare state как недостаточную, компромиссную и переходную перед настойчиво бьющей в дверь необходимостью отмены любой частной собственности на воздух, землю и воду. Может быть поэтому, даже такие радикальные эксперименты, как поедание собственной голени не выглядят голой провокацией, а утилитарное «искусство на заказ» или «звездное» искусство художников с мировым именем не смотрятся инородно, неуместно или вызывающе. Все вместе подчинено общему эмансипаторному телосу. На новом витке искусство органично вплетается в социальную ткань и является важным общественным институтом самопознания.

Пытаясь соотнести все вышесказанное с российской ситуацией, на языке тут же возникает «нам бы их проблемы». Как можно раз-отчуждать природу и животных, избавляя их от повседневной сверхэксплуатации, если отчуждению и угнетению подлежит большая часть населения нашей страны? Люди работают на нелюбимых низкооплачиваемых работах и безуспешно силятся обнаружить в последних хоть какие-то зерна смысла. Одно дело одомашненная природа маленьких скандинавских стран, стоящих на пороге перехода в светлое коммунистическое будущее, и совсем другое расползающаяся по швам «бесприютного ландшафта» огромная территория, ежесекундно борющаяся с энтропией мерзости запустения.

Но, не смотря на это, некоторые молодые российские художники все-таки ищут пути из тупика больших онтологических идей по спасению России и хтонического дискурса крови, почвы и земли-матери и в буквальном смысле пытаются привить себя к здоровой ветке эко-искусства.

Так, воронежец Илья Долгов, уже несколько лет осознанно работает внутри «природного дискурса». Его «Лесная газета», чье название отсылает к популярной в СССР книге Виталия Бьянки «Лесная газета на каждый год» (1928), насчитывает уже шесть выпусков, каждый из которых посвящен своей теме («Заросли и рябь», «Осколки», «Сгустки» и др.). Долгов делает каждый новый номер, коллаборируясь с разными художниками, и задействует в своей работе все пригодные для архивации медиумы: рассказы, иллюстрации, атласы, схемы, интервью. Концепт «Лесной газеты», по словам Никиты Сафонова, «с одной стороны, пытается прорваться к чистым отношениям с природой — таким, в которых человеческий взгляд является ее частью на тех же правах, что и древесный корень. Но сама конструкция этого исследования как архива предполагает наличие того, кто его собирает, как и того, кто изобретает внутри него новые, небывалые (казалось бы) связи». Или еще один молодой художник — Иван Новиков (чья выставка проходит сейчас в галерее «Pop/off/art»), в попытке смотреть «не на природу, а из нее», совмещал абстрактную живопись и растения. По словам Ивана, «растения входят в произведение уже не как подчиненная часть живописи, а на равных с картинами. У некоторых растений расписаны листья, словно живопись с холстов перетекает на них». Тем самым, художник запускает «процесс, «обратный мимезису», показывая «как искусство представлялось бы именно этой диффенбахие, этому этому фикусу, гибискусу и т. д.».

Добавить комментарий Отменить ответ

Connect with:

Комментарий

Ваше имя