#Урбанистика

Рабочее место: Тольятти

1 422        2        FB 0      VK 14

Тольятти — официально самый большой российский моногород, родина отечественных автомобилей марки LADA. Назван в честь лидера коммунистической партии Италии Пальмиро Тольятти, который никогда здесь не был.

.

Фокусируясь на практиках современного искусства и работы с городскими пространствами, Саша Щербина и Марко Резидори ищут для Тольятти антоним слова «Моногород». О том, как откликается город на этот поиск, активисты рассказали в скайп-интервью Екатерине Толкачёвой, соавтору проекта о российской индустриальной провинции «Невидимые города».

18.01.18    ТЕКСТ: 
Фотопроект «Город эклектики». Дворец Культуры, Искусства и Творчества (ДКИТ), строительство 1988. Фотограф Лера Холодная.

Фотопроект «Город эклектики». Дворец Культуры, Искусства и Творчества (ДКИТ), строительство 1988. Фотограф Лера Холодная.

Екатерина Толкачева: Понимаю, это необычно для интервью о городе, но — я никогда не была в Тольятти. Как бы вы рассказали о своём городе человеку, который там никогда не был?

Саша Щербина: Тольятти — город на Волге, состоит из трёх районов, очень разных, которые будто живут отдельно. Это Автозаводский, Центральный и Комсомольский. Мы сами живём и работаем в Автозаводском районе, он появился в 1960-е, одновременно со строительством автозавода. Это район, спроектированный по плану, близкому к Ле Корбюзье. Кажется, наверное, монотонным, но здесь есть интересные архитектурные объекты. Районы города разделены лесом, поэтому многие жители говорят о природе, которая нас окружает. Волга, лес, через Волгу — вид на горы. Вот что такое Тольятти.

Марко Резидори: Сначала я хочу сказать, почему мне интересен Тольятти и почему я уже три года здесь. Потому что перед этим городом наверное, как и перед другими большими моногородами сейчас, стоит вызов: как жить дальше? Как можно запустить другую историю в городе, где раньше был только один «повествовательный элемент» — завод? Я видел такие переходные моменты в других постсоветских городах, и мне это интересно.

Если описывать сам город, я бы вот что отметил. Когда я выезжаю из Тольятти в Москву или Петербург, я думаю: «О, сколько вокруг меня молодых людей!» Потому что в Тольятти я вижу вокруг очень много пенсионеров, людей в возрасте. И это показательно для того состояния, в котором город сейчас находится: молодые уезжают отсюда.

Второй момент: когда построили автозавод и химический промкомплекс, благодаря которым город и стал городом (до этого это была большая деревня), люди сюда приезжали из разных уголков СССР. И в каком-то смысле, мне кажется, здесь нет горожан. Люди будто не понимают, что значит — жить в большом городе.

Три разных района похожи на три отдельных маленьких городка, и людей это вполне устраивает, потому что примерно из такой ситуации — небольших деревень и посёлков, — они сюда и приехали. У них нет ощущения: «Мы живём в городе». Они живут в своём районе.

Саша Щербина и Марко Резидори. Фото Антона Акимова

Саша Щербина и Марко Резидори. Фото Антона Акимова

ЕТ: А влияние автозавода чувствуется во всех районах или только в Автозаводском?

СЩ: Я думаю, во всех, главные новости города всегда связаны с автозаводом или химзаводом.

МР: Роль «АвтоВАЗа» сильно изменилась, когда 50% завода стали принадлежать альянсу Рено-Ниссан. Задача иностранных компаний ясна: они едут в эту страну, потому что здесь можно производить дешевле. Их вложение в город всегда будет минимальным, потому что им даже не надо ничего сообщать территории о себе. В советское время завод играл роль создателя нарратива этого города, но сейчас он здесь только потому, что это бедная страна с дешёвой рабочей силой. Он не настроен на сотрудничество с городом. Это сложный переходный момент, потому что если раньше жители идентифицировали себя и город с заводом, то теперь это невозможно.

ЕТ: То есть жители и хотели бы себя идентифицировать, но завод «не отвечает взаимностью»?

МР: Они уже и не хотели бы. На заводе сейчас работает почти 33 000 человек. По современным меркам, очень большое предприятие, нужно ещё поискать, где в мире есть такие заводы. Но раньше здесь работало 120 000 человек, и современная ситуация воспринимается жителями как кризис, упадок. А если завод в упадке, то молодые люди не хотят себя с ним связывать, он не может формировать их восприятие города.

СЩ: Мы хотим «отказаться» от «АвтоВАЗа», чтобы не ассоциировать себя с «плохим» брендом, но другого понятного бренда у города нет. И такое состояние уже лет десять: мы хотим отказаться от бренда «Моногород», но не можем придумать альтернативу.

Проводятся разные семинары, проектные сессии по поводу того, каким должен быть образ города, каждый раз пытаемся что-то придумать: «Город возможностей», «Город у воды». Но всё равно, когда говорим о Тольятти, сразу возникает ассоциация «Автозавод».

04.Цех Волжского автомобильного завода, 1970-е. Фото из архива музея «АвтоВАЗ»

Цех Волжского автомобильного завода, 1970-е. Фото из архива музея «АвтоВАЗ»

ЕТ: Почему же не получается сделать «Город у воды»?

СЩ: Потому что мы не у воды! (смеётся) Это особенность Тольятти. Мы находимся вдоль Волги, но прямого благоустроенного выхода к ней нет. Когда это ещё был Ставрополь-на-Волге, при строительстве ГЭС город решили поднять на 5 километров севернее, чтобы его случайно не затопило. И в генплане было предусмотрено строительство выходов к воде. Но закончились деньги, и город не доходит до воды где-то 2 километра. Строили Автозаводской район — тоже в генплане выход к воде был, с речным портом. Но и тут остался островок «ничейной» земли, и разрыв между городом и Волгой всё равно существует.

Кстати, ещё одна особенность города — у нас нет одного, «главного», центра, у каждого района свой центр, а в Автозаводском районе его вообще нет.

МР: Автозаводский спроектирован по принципу «сетка», по которому город можно строить бесконечно. Если у тебя сетка, ты можешь центр бесконечно двигать.

ЕТ: Ты в одном интервью сказал что-то такое образное, что, раз нет понятного центра в городе, приходится искать его в себе…

МР: Когда я жил здесь первый год, мне приходилось долго перемещаться по городу, чтобы что-то найти. Так как это сетка, то для нового человека всё выглядит одинаковым, тематических акцентов нет. Ты сам ищешь, что где находится, и одновременно маркируешь свои точки. Таким образом, появляется твой город. Я могу сказать, что сейчас он у меня есть. Но, чтобы «нарисовать» свою карту, мне потребовалось два года.

Строительство Автозаводского района, конец 1960-х — начало 1970-х. Фото из архива музея «АвтоВАЗ»

Строительство Автозаводского района, конец 1960-х — начало 1970-х. Фото из архива музея «АвтоВАЗ»

ЕТ: А сейчас для вас центр — это Отдел современного искусства или что-то ещё?

СЩ: Для меня это магазины «Русь» и ДКИТ (Дворец культуры, искусства и творчества), потому что это были такие доминанты городской жизни в моём детстве. Сейчас появилась культурная составляющая — Отдел современного искусства Тольяттинского художественного музея и другие локации, неочевидные для остальных. Да, получается, что ты сам для себя изобретаешь эту карту.

МР: Я бы вообще сказал: а зачем этот центр? Мне кажется, это очень провинциально, думать: во всех городах есть центр, и нам тоже нужно. Зачем? Последние двадцать лет все уходят от концепции одного центра, в городах пытаются создавать разные центры, чтобы вовлекать обратно маргинальные и непростые районы. Может, и нам развивать территории, которые находятся в не-центрах, но могли бы быть точками чего-либо? «Нет центра» — это ресурс, с которым можно работать. Это возможность создать что-либо уникальное.

Здесь, к сожалению, я наблюдаю другую логику: должен быть «исторический центр», значит, там нужно построить что-то «древнее». Но какой смысл в городе, которому 60 лет, смотреть на подобие старорусской церкви или на театр с «древнегреческими» колоннами?

Фрагмент выставки «ПЭ ЭМ ЖЭ» арт-круппы КИРКА в Отделе современного искусства ТХМ. Фото Антона Акимова

Фрагмент выставки «ПЭ ЭМ ЖЭ» арт-круппы КИРКА в Отделе современного искусства ТХМ. Фото Антона Акимова

ЕТ: Прослойка людей, с которой вы работаете в городе — каковы её масштабы?

МР: Если говорить о посетителях мероприятий в нашем контексте, когда на платное событие приходит 100 человек — это не мало. Если говорить о партнёрах, makers, разные форматы привлекают по 100–200 человек.

СЩ: Есть лекции, которые мы читаем сами, есть приглашённые лекторы, есть события, не связанные с современным искусством. Например, мы можем проводить концерты. Каждый формат привлекает разных партнёров и аудиторию. Есть очень демократичные, открытые форматы — фестивали еды, ярмарки. Кто-то приходит именно на такие события.

МР: События типа ярмарок проводятся ещё для того, чтобы между творческими бизнесами происходило взаимодействие. Люди приходят и создать, и получить определённую атмосферу.

ЕТ: Вы чувствуете, что в городе есть рабочий класс, который живёт своими событиями?

СЩ: Да, это есть. И на самом деле мы живём в достаточно ограниченном «своём» пространстве. Есть работа, друзья и партнёры, с которыми мы говорим на одном языке, примерно понимаем вкусы друг друга, и это очень тёплые отношения. А потом вдруг вырываешься в город и видишь довольно агрессивную, жёсткую среду. Для меня это всегда сильные впечатления: как люди говорят, как они одеваются, двигаются. Из разговоров можно представить, как они живут. Это совершенно другой мир.

ЕТ: А есть желание, а может, даже попытки устроить «диалог миров»?

СЩ: У нас была такая встреча, когда Марко в рамках «Итальянского парка» показывал документальный фильм одного итальянского режиссёра об Автовазе. Это был показ под открытым небом, и на этот фильм пришла большая аудитория именно тех, кто работает или работал на заводе. Оказалось, что им интересна эта тема. Общение с этой аудиторией — это вопрос коммуникации, рекламы в соцсетях, чтобы с ними встретиться. Но, мне кажется, мы очень отличаемся, и мы выступаем для них скорее «красной тряпкой».

ЕТ: Расскажите про ваш проект «Искусство не пахнет». Он получился провокационным?

СЩ: Мне кажется, да. Это была провокация — задействовать именно общественные туалеты. Это было так… забавно (не могу подобрать другое слово) смотреть на высоких лиц из администрации, которые произносят слова благодарности за международный проект на фоне туалетов. И понятно, что они могут так стоять перед каким-нибудь памятником или на сцене ДК, или здесь — и их речи не изменятся.

МР: Вообще идея пришла так. Мы с итальянским фестивалем современного искусства Paratissima организовали два проекта летом. Один на «Итальянском пляже», другой на бывшей танцевальной площадке «Пятак». Формат был такой: на каждой площадке работают два художника, из Турина и Тольятти. Мы даём им общую тему, они как-то её совместно интерпретируют.

На Итальянском пляже тема была — отношения между Тольятти и Турином в трёх главах (прошлое, настоящее, будущее). Кроме стен общественных туалетов, здесь нет больше никаких поверхностей, на которых можно рисовать. Поэтому нужно было создать концепцию, чтобы использовать то, что есть, и чтобы это не было стрёмно. И мы придумали назвать эту работу «Искусство не пахнет».

Стрит-арт на стенах общественных туалетов, международный проект «Искусство не пахнет» (совместно с Paratissima). Фото предоставлено Марко Резидори

Стрит-арт на стенах общественных туалетов, международный проект «Искусство не пахнет» (совместно с Paratissima). Фото предоставлено Марко Резидори

Это был наш первый проект, который «выходил на улицы». И было важно показать, какую роль может играть искусство в благоустройстве и переосмыслении городских пространств. Все думают, что искусство «пахнет». Что делают его такие фрики беспомощные, которые больше ничем не хотят заниматься. А мы показываем, что искусство приносит пользу городу — не мне, не тебе, а всему городу. Ты считаешь, что оно пахнет — понятно, вот туалет. А я говорю: «Не пахнет», — и докажу это. Видишь, люди фотографируются на фоне туалета, им нравится, что получилось.

СЩ: …И потом они пишут отчёты, что было проведено международное событие на Итальянском пляже.

ЕТ: Вы как-то с иронией говорите об администрации, чиновниках. У вас с ними не очень складываются отношения?

МР: Почему? Нет, мы с ними сотрудничаем. Мало того, мы с ними не можем не сотрудничать. Это не Петербург, тут нельзя быть таким андеграундом, против властей. У нас с ними обмен. Они дают нам возможность делать, оказывают административную поддержку. А мы даём им «отчётиться».

СЩ: Для нас это взаимодействие — ещё и возможность доказать две вещи. Первое — что молодые прогрессивные форматы могут быть очень серьёзными по результатам. Второе — что благоустройство городской среды с помощью искусства работает. Искусство — это инструмент, с помощью которого можно работать с городской территорией.

10.Кинопоказ под открытым небом в рамках проекта «Итальянский парк». Фото Тимура Мельникова

Кинопоказ под открытым небом в рамках проекта «Итальянский парк». Фото Тимура Мельникова

МР: Это актуальная тема для чиновников сейчас. Все говорят про моногорода — Фонд развития моногородов, КБ Стрелка, — а в итоге…

СЩ: В итоге на местах люди не понимают, что с этим делать. У них есть инструкция от «Стрелки» — «5 шагов благоустройства», — но нет ни понимания, ни человеческих ресурсов, чтобы её реализовать. Все события для отчётов делает наша небольшая группа людей, немного странных, немного фриковых. И нам звонят и спрашивают: какое пришло количество посетителей? Какое количество международных партнёров? Волонтёров? волонтёров-инвалидов? Это всё вкладывается в какие-то отчётности.

МР: Вызов, который стоит сейчас перед Тольятти — это необходимость определиться с тематикой бренда города. Он может быть связан с культурой, спортом — хоть с гастрономией. Но тему должны задать люди, которые понимают территорию, которые ею руководят. Мы можем сделать хоть 100 удачных проектов — без понимания со стороны администрации, что нужно заниматься брендированием города, это всё не играет большой роли.

Мы, конечно, работаем с надеждой, что это кому-то интересно, и своими проектами мы говорим администрации, что этим важно заниматься. Но я не вижу понимания, что брендирование — это продуманная и сложная система, а не только фестивали.

ЕТ: Вы говорите, что участвуете в международных проектах с Турином. Почему именно с этим городом?

МР: Между Тольятти и Турином есть общая история, связанная с тем, что специалисты автоконцерна FIAT участвовали в создании Волжского автомобильного завода. А сегодня эти отношения можно перезагрузить в другом ключе. Когда FIAT в 1990-е сократил производство в Турине, город столкнулся с теми же вопросами, что и Тольятти сейчас. И Турин — это город, который провёл один из самых успешных ребрендигов в Европе за последние 20 лет. Были другие города, которые создавали бренд с нуля: то есть у них, можно сказать, не было никакой истории, и они её придумывали. А тут была, но из неё успешно вышли и придумали другую. Сейчас мы можем организовывать с Турином совместные проекты, чтобы с нами поделились опытом. Речь не идёт о готовых решениях. Но с помощью их опыта можно определить приоритеты, понять, кому новый образ города должен быть адресован — я думаю, что это было бы очень полезно.

СЩ: Понятно, что делать напрямую «копипаст» невозможно. Когда к нам приезжали ребята из Турина и рассказывали про свой проект — фестиваль Paratissima, — мы получили одно представление о нём. А когда мы сами были в Турине и познакомились в реальности с материалом, о котором они говорили, то увидели его сильные и слабые стороны, и мы понимаем, что у нас получится тут что-то другое.

Международный проект «Медуза превращает нас в искусство» (совместно с Paratissima) на танцевальной площадке «Пятак». Фото предоставлено Марко Резидори

Международный проект «Медуза превращает нас в искусство» (совместно с Paratissima) на танцевальной площадке «Пятак». Фото предоставлено Марко Резидори

ЕТ: Как вы думаете, почему в «перепрошивке» моногородов делается такая ставка на культуру? Почему в моногорода стремятся пригласить современных художников, устроить какой-нибудь арт-фестиваль? Примеры есть — Норильск, Никель, Выкса…

МР: Я бы сказал, что культура — это не цель в данном случае, а средство привлечения внимания к городу. Взаимодействуя с городскими пространствами с помощью искусства, можно их «продвигать». Если мы делаем проект в городском пространстве, мы делаем его не только для того, чтобы показать какой-то контент, мы делаем для того, чтобы показать, что вокруг нас.

Например, фотопроект «Город эклектики», которым мы сейчас занимаемся в социальных сетях, направлен на продвижение модернистского образа города. А фотосъёмка — это просто средство. Мы понимаем, что маргинальная эстетика актуальна, это модно. Мы представляем, как работает сочетание брутальной архитектуры, немного наивного стиля 90-х и его современное осмысление — и используем это.

Мы с моделями фотографируемся в одежде из секонд-хендов на фоне модернистских объектов, а вместе с фотографиями в соцсетях публикуется историческая справка об этих местах, которую пишут историки архитектуры из группы «Советский модернизм в Тольятти».

Фотопроект «Город эклектики». Кинотеатр «Сатурн» (строительство 1969-1972). Фотограф Лера Холодная.

Фотопроект «Город эклектики». Кинотеатр «Сатурн» (строительство 1969–1972). Фотограф Лера Холодная.

ЕТ: В связи с вашим интересом к архитектуре советского модернизма, такой вопрос. Как, по-вашему, здания, построенные в 1970-е, могут быть сегодня современными функциональными пространствами, а не просто памятниками?

МР: Дело в том, что они здесь не памятники. Если ты возьмёшь любую туристическую брошюру про город — их там нет. Они воспринимаются как простые коробки. И благоустройством считается снести такую «коробку», чтобы построить на её месте что-нибудь с колоннами и вензелями. Можно представить, как такая архитектура вписывается в минималистическую модернистскую реальность пятиэтажек и шестнадцатиэтажек.

Мне кажется, советские здания хорошо бы могли функционировать в современности, при правильном курировании они могут работать как кластеры, с большими просторами для каких-то совместных событий.

СЩ: К сожалению, люди, которые этими зданиями распоряжаются, чаще видят не их возможности, а их ограничения, и решают проблемы простым, быстрым и дешёвым способом. Поэтому везде выставки шуб — в ДК, во Дворце спорта.

МР: Но это, действительно, огромные площадки, которые сложно потянуть одному владельцу. Поэтому их и здорово было бы превратить в кластеры, которые были бы приспособлены к интересам нескольких бизнесов. И ещё чтобы была какая-то согласованность между общим образом и теми, кто туда вступает.

«Штаб» в Отделе современного искусства Тольяттинского художественного музея. Фото Антона Акимова

«Штаб» в Отделе современного искусства Тольяттинского художественного музея. Фото Антона Акимова

ЕТ: В вашем отделе я видела такую надпись: «О чём должен говорить художник?» На ваш взгляд, о чём он должен говорить?

СЩ: Это было название выставки, которую мы делали с молодыми художниками. Такая провокация с нашей стороны, потому что от них, конечно, звучали реплики, что художник никому ничего не должен. Мы задавали этот вопрос публике, и она определяла тему, на которую художники делали высказывание. Нам было интересно понять, как будут аудитория и художники понимать друг друга, чего они друг от друга хотят.

МР: Мне кажется, что есть контексты, в которых художник обязательно должен о чём-то говорить, а есть — в которых слово «должен» не подходит. В Тольятти — подходит, потому что здесь важно, чтобы другие услышали мнение художника, который умеет по-новому смотреть на город, наделять его новыми смыслами. А вот о чём и как ему говорить, чтобы его слышали — надо думать. В других контекстах я бы стал использовать другой модальный глагол. О чём может говорить художник? О чём хочет?

ЕТ: Но в Тольятти именно должен?

МР: В Тольятти должен, потому что здесь ничего не сделаешь просто так, здесь нужно иметь позицию.

ЕТ: Вот, кстати, о позиции. В интервью самарскому изданию ты говорил, что стараешься теперь мыслить вне политики. Что ты имел в виду?

МР: В Европе слово «политика» не воспринимается как термин, связанный с чиновниками и так далее. Заниматься политикой — это значит вовлекать общество в какие-то свои идеи, делать что-то для других или вместе с другими. И в этом есть свои коды, свой язык. После того, как я переехал в Восточную Европу, я понял, что тот язык, на котором я говорил раньше каждый день, благодаря которому я вышел на определённых людей, с ними общался, создавал свою социальную среду — я не могу здесь этот язык использовать. Чтобы общаться здесь с людьми, я должен отказаться от этого языка и не говорить о том, о чём обычно говорил.

ЕТ: О чём не говорить? О власти?

МР: Нет, почему! Это у вас политика — это власть. В Европе производить значки тоже может быть политикой. Ведь ты выбираешь материал, из которого их производишь, это зависит от твоей экологической позиции. Что ты ешь — это политика, потому что важно, откуда еда, кто и как её производит, кто продаёт. Как ты одеваешься — это политика. Я, например, одеваюсь только в секонд-хендах, для меня это действие против big companies.

А здесь я обнаружил, что, если ты говоришь против кого-то или чего-то — тебя неправильно понимают. И я решил, что нужно говорить на языке, который предлагает, а не который отрицает. На самом деле, даже не важно, о политике речь или об искусстве, у меня произошло изменение в языке. Я сейчас не говорю: «Этот человек плохой». Я говорю: «Я бы в такой ситуации сделал вот так».

20.Берег Волги. Фото Антона Акимова.

Берег Волги. Фото Антона Акимова.

ЕТ: По-вашему, городской проект «Итальянский парк» встраивается в существующий образ жизни или меняет его?

МР: Интересный вопрос. Из своего опыта мы понимаем, что работаем для того, чтобы сформировать вкус и образ жизни, а не чтобы предложить людям, имеющим определённый вкус, нечто, что к нему приспособится.

Мы пытаемся создать fullness вокруг того, что мы делаем. Может быть, эту задачу можно описать как благоустройство города. Но к ней есть административный подход, есть бизнес-подход, а есть наш.

ЕТ: А он какой?

МР: Это некоммерческий подход, цель которого — вовлечение молодых людей в деятельность, чтобы они становились участниками процесса, а не просто потребителями результата. И ещё мы координируем молодых людей, у которых есть идеи, но они не могут сами завершить свои проекты просто потому, что у них нет опыта и каких-то навыков. И им нужен кто-то, кто будет говорить: «Эй-эй, сегодня у тебя встреча, завтра тебе надо написать тому-то». Сами по себе они как будто теряются. Вообще мы много общаемся с молодыми людьми, у которых огромный потенциал, но не хватает возможностей и понимания, что с ним делать в Тольятти.

СЩ: Мне кажется, и наш отдел, и «Итальянский парк» — всё это нужно, чтобы дать таким ребятам надежду, что они не фрики, что есть альтернатива коммерческим пафосным событиям, которые обычно происходят в городе и которые устарели лет двадцать назад. Что есть другой вкус, другая визуальная культура. Это образовательная, кураторская работа.

МР: Скажем так, если тебе не нравятся события, которые обычно происходят в городе, это не причина оставаться дома на диване. Можно предложить свой вариант.

Автозаводской район, наши дни. Фото предоставлено Марко Резидори

Автозаводской район, наши дни. Фото предоставлено Марко Резидори

ЕТ: Почему в Тольятти вопросы вовлечения молодых людей в жизнь города решает именно ваш отдел? При чём здесь современное искусство?

СЩ: Когда отдел появился в 2013 году и меня пригласили им руководить, я думала над тем, а для кого мы будем работать, кто такой «голодный» к нам придёт? Понятно, что это будут молодые ребята, которые хотят увидеть что-то новое. Кого мы сможем выставлять в формате современного искусства? Зная нашу художественную среду, я понимала, что это должен быть кто-то другой, кого нужно искать или самим готовить. Так у нас сложилась молодая тусовка — не насмотренная, но интересующаяся. Мы стали работать с этой аудиторией, заниматься ликбезом в сфере современного искусства. Начали с разговора о современной визуальной культуре и перешли к городскому пространству.

МР: Я вам скажу, почему так вышло. Потому что Отдел современного искусства не стесняется быть таким, какой он есть, и работать с тем, что есть. В Тольятти есть свои ограничения, есть свои плюсы. Хорошо, когда ты не боишься сказать: «Я такой», — и находишь людей, которые помогают твою уникальность правильно «упаковать», потому что имеют богатый международный опыт и могут презентовать всё так, чтобы это было выигрышно. Не нужно никому вот это: «Ещё вчера мы умели только копать землю, а сегодня устроим балет».

Отдел современного искусства — единственное пространство, где так подходят к вопросу и не пытаются «устраивать балет», и единственное пространство, которое выходит на международную аудиторию.

ЕТ: Когда мы договаривались об интервью, вы написали, что вам интересно рассказать о своих проектах целевой аудитории в больших городах. А кто вам нужен сейчас из больших городов?

МР: Наше понимание того, как можно развивать город, — это антоним по отношению к слову «моногород». Это сеть. Мы создаём сеть, работая с местными ресурсами, но нам нужно доказать бизнесу, что такие проекты ему полезны. В этом смысле отклик публики из больших городов делает нас более привлекательными для партнёров.

Кроме публики, нам интересны makers, которые могут делать в Тольятти свои проекты — фото, видео, инсталляции, стрит-арт, паблик-арт. Мы можем им предложить атмосферную городскую среду, с «заброшками» и недостроем, и поддержку команды, которая активно работает над переосмыслением городских пространств.

СЩ: Ещё одна аудитория из больших городов, которая нам интересна — это люди, которые сами когда-то переехали из Тольятти. Я думала об этом, когда мы делали первое событие на Итальянском пляже: кто-то потом уедет и будет говорить в своём новом окружении, что в Тольятти есть необычные, яркие вещи, сделанные на хорошем уровне, и что сюда можно вернуться со своими идеями. Есть ребята, которые возвращаются и становятся нашими партнёрами. Они понимают, что здесь им есть с кем говорить на одном языке.

_______________________________

Саша Щербина — руководитель Отдела современного искусства Тольяттинского художественного музея. Родилась в Тольятти в семье работников Волжского автомобильного завода, в детстве постоянно ходила с родителями в музеи, окончила Тольяттинский государственный университет по специальности «графический дизайн», преподавала в родном вузе и стажировалась в Баухаусе.

Марко Резидори — преподаватель итальянского языка при Поволжском институте итальянской культуры. Родился в Милане и получил образование в Павия, Болонья и Умеа (Швеция). До того, как приехать в Тольятти, четыре года преподавал итальянский в странах Восточной Европы, работая с различными городскими проектами и местными сообществами.

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.