#Критические состояния

[…]Labs: «Критические состояния» и «сети идей».

1 227        2        FB 0      VK 5

Проект […]Labs (Сергей Волдыков, Юлия Ивашкина, Сергей Огурцов) работает в ЦТИ «Фабрика» с лета 2017 года в рамках программы «Фабричные мастерские». Александра Шестакова побеседовала с участниками проекта о положении звучащего на территории искусства, «критических состояниях» и о том, как предыдущие практики двух художников и музыканта соотносятся с работой над проектом, существующем на пограничных территориях видимого и звучащего.

26.12.17    ТЕКСТ: 

[...]Labs. «ИИИ: рабочие материалы». ЦТИ Фабрика, сентябрь 2017.

[...]Labs. «ИИИ: рабочие материалы». ЦТИ Фабрика, сентябрь 2017.

Александра Шестакова: Зачем необходимо [...] в названии [...]Labs? Это же невозможно произнести.

Сергей Огурцов: Произнести можно, просто неудобно: «троеточие в квадратных скобках, лабз». Знак выставляет барьер, возникает пауза, в ней — размышление, разрыв видимого и слышимого, образа и речи. Одна часть названия составлена из пунктуационных элементов, другая является словом. Скобки-точки, не будучи изображением, сплетаются в подобие идеограммы. Так в языке сталкиваются знаки и образы, а в деятельности [...]Labs — язык и его тени. Среди последних — звучащее.

Сергей Волдыков: В квадратных скобках обычно записывают фонетические транскрипции и пояснения контекста. Сочетание [...] не имеет прямого, явного значения, оно насыщено невысказанным. На мой взгляд, этот знак проявляет индексальные свойства в контексте непосредственной деятельности [...]Labs — звуковых наблюдений и наблюдений звуков.

А.Ш.: Почему для вас вообще важно обращение к звуку и почему сейчас?

СВ: Современность описывается при помощи сонорного наилучшим образом, так как совпадает их формат знания.

Юлия Ивашкина: В окружающей среде, материальной и ментальной, происходят изменения, связанные с сонорным. Возник ряд новых социальных и психологических феноменов, формирующих интерес к звучащему: рост звукового загрязнения в мегаполисах, усиление интенсивности звука в общественных местах и транспорте.

С.О.: Не случайно множатся исследования звучащего — растет его роль в повседневности, в качестве аттрактора и инструмента контроля, меняется социально-когнитивная среда. Панвизуальность культурного восприятия, однако, до сих пор сильна: картинка на сетчатке ассоциируется с «самим» объектом, а звук объекта мы считаем одним из его «качеств». Но художник работает не просто с визуальностью, а с образами — на грани видимого и невидимого. Менее очевидно, что интерес искусства к звуку связан с изменением роли языка. В свое время, концептуализм перевернул искусство, притащив Соссюра и Витгенштейна на корпоратив в IBM, но с изменением реальности — научной, технической, социальной — никто не попытался сформулировать, как язык понимается новым искусством, связать лингвистику и художественные вопросы. Одна из задач [...]Labs — описать один из вариантов этого.

Ю.И.: В технике происходят фундаментальные изменения. Прямая оцифровка электромагнитных сигналов позволяет записать и воспроизвести полноту и плотность звука на единицу материи, не доступную классической нотации. Но значит, меняется и язык. Многие композиторы и теоретики безуспешно искали адекватные современности типы нотации: только лишь у Ксенакиса было множество вариантов — от графических до архитектурных.

А.Ш.: Каким образом работа со звуком соотносится с общими проблемами искусства?

С.О.: Работа со звуком не «соотносится с», а является одной из «проблем искусства». Мы отчасти продолжаем концептуальный проект, основанный на внимании к языку, к его художественным и социальным аспектам. Прежняя оппозиция искусства и жизни-повседневности сегодня оказалась менее важна, чем столкновение иллюзорного и реального — именно тут звук позволяет многое понять и показать.

Ю.И.: Многие практики 1960–1970-х, связанные с саунд-артом, со временем стали чем-то вроде абстрактной живописи, которую Клемент Гринберг превратил в инструмент идеологии, не сумев найти в ней то, что позднее окажется важным в «расширенном поле» искусства. Современное понятие «звук» уже включает в себя звуки предметов, процессов и даже концептов, вроде тишины как утопии. Логика того, что называют саунд-артом, для [...]Labs не слишком свойственна. Понятие «саунд» некогда расширяло границы поля музыки, но много интересного потерялось в процессе. Например, роль логоса: классически музыкальность подразумевала три компонента: гармонию, ритм и логос — и нам интересен как раз последний момент.

[...]Labs. «Первичные записи», ЦТИ Фабрика, август 2017.

[...]Labs. «Первичные записи», ЦТИ Фабрика, август 2017.

А.Ш.: В тексте о проекте упоминается «сумеречная зона, где во взаимодействии людей и машин медленно смешиваются язык, образы и физическое (акустическое): планы символического, воображаемого и реального». Может ли искусство оставаться критическим, заходя на эти территории?

С.О.: Что значит для искусства быть критическим, насколько это действительно возможно? Ведь если не спекулировать на терминах, из философской классики известно, что критическое мышление — крайне специфический модус, как и эстетический. Каким образом эти и другие режимы разделяются и смешиваются в искусстве — для [...]Labs открытый вопрос. Мы не занимаемся «критическим искусством», а исследуем критические состояния.

Ю.И.: Критические состояния мы анализировали в проекте «Первичные записи». Он состоял из документации четырех экспериментов, где звуковой ряд возникал и воспринимался на фоне подробно выстроенных историй персонажей, нарратива, смешивавшего факты и фикции.

С.О.: «Критические состояния» — это такой двусмысленный термин [...]Labs для ситуаций, в которых субъект или субъективность оказываются под угрозой, но также и для условий критического мышления — возможно, иного, чем в классическом модусе рефлексии, «защищающем» исследователя от объекта исследования и от самого себя.

Ю.И.: Лаборатория — это место, где идея проверяется на практике, а значит, активно практикуется вмешательство в другие среды. Эксперимент — не просто исследование, он отнюдь не всегда безопасен.

[...]Labs. «ИИИ: рабочие материалы». ЦТИ Фабрика, сентябрь 2017.

[...]Labs. «ИИИ: рабочие материалы». ЦТИ Фабрика, сентябрь 2017.

А.Ш.: Чем ваша деятельность как художников (а в Юлином случае, конкретнее, практика живописи), и музыканта отличается от участия в [...]Labs?

С.В.: Работа в поле искусства мне представляется шире, чем практика музыканта. [...]Labs не только производят и репрезентируют звук, как это обычно делают музыканты, а также наблюдают звук, ставят различного рода эксперименты, формируют фонд знаний и многое другое. Если обратиться к пространству опыта, проекты, в которых я принимал участие, различаются формами взаимодействия и формами репрезентации. Например, одно время я был участником группы GRF, где мы строили импровизацию на основе коммуникации, причем не только внутри группы, но и со зрителями, танцорами и так далее — расширенное поле практик. Это стало возможным благодаря единой структурированной форме взаимодействия, основанной на ритме. Основной репрезентацией было живое выступление. В 2014-м, я принял участие в экспериментальном проекте D.Ex, который разрабатывал «симбиотическую» модель взаимодействия: ритм был десакрализирован, формат коммуникации с каждым из участников менялся в процессе импровизации. Полтора года D.Ex просидело на студии. Сегодня, звуковое взаимодействие для меня это, в первую очередь, метод. Мне интересны границы звучащего, а также представления о звучащем.

Ю.И.: Разделять практики по медиуму проблематично, ведь сегодня художники работают в пост-медиальных условиях. Мне кажется, большая часть моих работ живописью не является. Важнее отметить, что и рисование, и производство звука как практики, связанные с языком, имеют дело с означиванием, создают новые означающие. Поэтому помимо референциального отношения к чему-то внешнему, они должны сохранять критичность к своему медиуму. Как художника меня давно интересовало звучащее, его связь с представлением и восприятием. Например, в инсталляции «Прислушиваясь в том и другом месте» (Винзавод/Старт, 2010 год) звук как таковой отсутствовал, но о сонорном как неотъемлемой части говорило название, намекали рисунки и формы объектов.

С.О.: Моя индивидуальная художественная практика развивается параллельно [...]Labs. А пересекаются параллели не в моем давнем интересе к звуку, а в проблематике языкового и не-языкового, реального и иллюзорного — работа [...]Labs ближе не к инсталляции «Исход», где звучала музыка (Винзавод/Старт, 2009) и не к нынешней чисто музыкальной коллаборации с were landing as they fell (проект поэта и теоретика Никиты Сафонова — прим. АШ.), а к выставке «Элементы теории призраков» (Галерея 21, 2012). В [...]Labs инструментарий расширяется, мы ставим вопросы и предлагаем модели, невозможные в индивидуальной практике. Хороший пример — фонд знаний в рамках проекта «ИИИ» (идеи, иллюзии, информация), который строится как сеть идей и не мог быть создан одним художником.

[...]Labs. «ИИИ: рабочие материалы». ЦТИ Фабрика, сентябрь 2017.

А.Ш.: В проекте «ИИИ: Рабочие материалы» был представлен так называемый фонд знаний — библиотека репрезентаций взаимосвязанных художественных практик, которая формируется [...]Labs и близкими вам авторами. Почему фонде состоит не из самих объекты (например, произведений, журналов), а из их репрезентаций?

С.О.: Задача нашего фонда — проявить взаимодействия идей, а не архивировать артефакты. Поэтому, составлятся собрание репрезентаций, то есть своего рода дополненной документации. Если фотографии скульптур или видео-записи перформансов обычно дают лишь один, ограниченный ракурс произведения, то репрезентация в фонде [...]Labs — это как бы модель, позволяющая понять главное в представленном, «развернув» его по-новому, а не пытаясь передать «как было». Архив вещей — это удвоение реальности, музей обречен даже в цифровом виде на переполнение и забытие. Репрезентация составляется нами совместно с автором; тут есть место и фотодокументации, и текстам, и аудиоматериалу — все это затем архивируется на специальных стандартных табличках, попадая в определенный раздел этой библиотеки, каковых пока пять. Зачем вообще этим заниматься? Одной из основных характеристик местной социо-политической конструкции всегда — как минимум, с 2000-х — была крайне низкая ценность идей и знаний. Постепенно это захватывало и локальную арт-сцену, и в последние годы, с активизацией госкапитала, художественные институции утратили внимание к реальной среде искусства — миру идей, где жесты художников, концепты исследователей и взгляд зрителя переплетаются. В результате этих взаимодействий, а не сами по себе, и возникают новые практики и их понимания. Проявить эти процессы, сохранить их в период политической реакции и угасания художественной критики, кажется особенно важным.

Добавить комментарий

Новости

+
+

Загрузить еще

 

You need to log in to vote

The blog owner requires users to be logged in to be able to vote for this post.

Alternatively, if you do not have an account yet you can create one here.