Иван Горшков: В гостях у сказки

1 094

FB 0 VK 0

В галерее Марины Гисич проходит персональная выставка воронежского художника Ивана Горшкова «Хрустальные сапоги» – монструозные металлические скульптуры в сочетании с экспрессионистской живописью.

05.03.15 ТЕКСТ: Лизавета Матвеева

Выставка Ивана Горшкова «Хрустальные сапоги» в галерее Марины Гисич (Санкт-Петербург) до 14 марта

В галерее Марины Гисич – персональная выставка воронежского художника Ивана Горшкова «Хрустальные сапоги». Представленный проект объединяет мотивы и темы, которыми Иван увлечен в последние годы. Монструозные металлические скульптуры в сочетании с экспрессионистской живописью конструируют некий общий миф, сказку, повествующую не только о волшебных хрустальных сапогах, но и о современном пластическом искусстве в целом.

Илья Долгов в своей лекции «Ох уж эти воронежские сказочники!» в галерее «Люда» в качестве объединяющего воронежских художников вектора обозначил сказочность и умение в любом художественном жесте, в любой выставке, в любом творчестве сконструировать сказку. Особенно он выделил Горшкова, который умудряется рассказать загадочную историю в каждой работе.

Название «Хрустальные сапоги» отсылает одновременно и к хрустальной туфельке Золушки, и хрустальному гробу спящей Царевны, и к сапогам-скороходам, и к Коту в Сапогах, и к Хрустальной горе или Хрустальному шару, и еще ко множеству других сказок. Хрустальные сапоги, в которые обул своих скульптурных персонажей Иван, сковывают их движения. Эти герои оцепенели, застыли то ли от растерянности, то ли от страха, то ли от нерешительности. Ощущение, что они глубоко погрузились в раздумья, забылись, потерялись в мыслях. Выставка – ловушка, в которую Горшков загнал всех: и этих окаменевших персонажей, и зрителей. Последние теряются в догадках и сомнениях о том, что происходит у них перед глазами, и, как результат, сами становятся сказочниками.

Иван Горшков в тексте к выставке пишет, что «персонажи этой истории попали в странную ситуацию, оказались в центре какой-то неразрешимой теоремы». Вместо «теоремы» можно было бы смело поставить «травмы». Герои деформированы, закручены, завязаны в узел, их ломает, выворачивает. Нельзя сказать, что эта «погруженность в себя» благостная и упоительная, скорее, в скульптурах сквозит боль и беспомощность, отчасти – «глубинная скука», с которой они изо всех сил пытаются справиться. «Слишком хорошо, чтобы отказаться / Слишком страшно, чтобы взять», – слова Егора Летова идеально подходят в качестве эпиграфа к выставке. Герои предпринимают сверхусилия в состоянии своей «приостановленности». Но в сущности перед нами разворачивается опыт глубинной скуки, бытия в себе.

Традиционный для Горшкова материал в этом проекте приобретает новые свойства. Покрытое эмалью железо вдруг становится похожим на хрупкую керамику. На выставке впервые появляются и керамические скульптуры. То, что сам Горшков называет «полуабстрактным экспрессионизмом», здесь разворачивается в полном размере. Скульптуры сопровождаются живописью: образы перетекают из плоскости в объем и обратно, реалии и фантазии сплетаются в причудливых формах, как будто сами покрываются эмалью и глазируются. При всей своей статичности и «приостановленности» в работах чувствуется динамика, движение или, скорее, усилие к движению. То, как Горшков описывал Воронеж в одном из интервью, похоже на сами произведения Ивана: «Он такой неказистый и милый, грубый и ласковый, курьезный, но гордый». Грубые и ласковые, неказистые и милые скульптуры художника постоянно ускользают от интерпретаций, разваливаются под натиском истолкований. Мистика и мифология, в чем-то шаманизм, сакральность – все это создает изменчивые образы и балансирующие на грани мотивы.

Иван Горшков затягивает нас в путешествие, которое проходит где-то между человеком и животным или человеческим и животным. Его персонажи до конца не похожи ни на тех, ни на других, выявляя некую промежуточную идентичность, характерную для сказочного контекста. Волшебные существа, застывшие неизвестно с какими намерениями. Какая главная движущая сила персонажей этой сказки – добро или зло? «Не-способность-сойти-со-своего-места», по Хайдеггеру, оцепенелость как сущность, «погруженность в себя» – похоже, что перед нами животные, «обделенное миром», но в своем отдельном мире существующие.